Взято с:
...мелькнул и прошел вглубь кабинета какой-то человек. Михаил Булгаков, "Александр Пушкин" Кирилл Юрьевич Еськов (afranius) еще на заре популярности книг госпожи…
// tinmonument.livejournal.com
Кирилл Юрьевич Еськов (afranius) еще на заре популярности книг госпожи Роулинг высказывал такую мысль: может быть, никакой Роулинг и вовсе не существует, а книжки о Гарри Поттере пишет группа психологов, решая техническую задачу: заработать кучу денег на эксплуатации детских комплексов. (Здесь я опасаюсь, что приписал Кириллу Юрьевичу очередное открытие кислородных революций, что уже сделали однажды в газете "Известия". В любом случае, слышал этот тезис от него.) Из нового, 28 июля сего года, разговора с Кириллом Юрьевичем, в котором участвовал также cherstn, и из нескольких идей, которые подкинул на следующий день padus, у меня возникла и оформилась новая концепция, которая, может быть, и превосходит, по крайней мере, по одному показателю ― по воспетой известным автором смелости ("есть высшая смелость: смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется творческою мыслию") ― так называемых «Роулинг», «Шолохова», а то, чего доброго, и самого «Шекспира».
А именно ― «ПУШКИН»!
В самом деле, почему всей России пришелся так по душе этот автор? «Создатель русского литературного языка». «Наше всё». «Наша национальная идея». А так он и был задуман.
Вскоре после войны 1812 года несколько выдающихся российских литераторов: Карамзин (он еще в XVIII веке понял, что писать надо проще), Жуковский и, конечно, Крылов, а может быть, и еще кто-нибудь, собрались однажды вместе и решили, что приспело время создать новую русскую литературу, сформировать, если можно так выразиться, русский литературный язык. А то и национальную идею.
И стали распространять сведения о, якобы существующем, необычайно талантливом молодом человеке, ученике Царскосельского лицея, потомке старинного дворянского рода, а также еще, для колориту, одного известного негра, из Африки, но российского подданного. Кроме слухов пустили в ход и стихи, поначалу простенькие, затем все лучше и лучше и, наконец, даже что-то вроде поэмы, слегка фривольной, но очень талантливой, на русские народные темы.
Читатели, разумеется, заинтересовались молодым дарованием, и искали случая с ним познакомиться. Но у создателей «Пушкина» был заготовлен прекрасный ход. "А вы знаете, он сослан. Да, за вольнолюбивые стихи. На юг."
Якобы с юга «Пушкин» присылал в журналы новые произведения, одно другого лучше. Начал писать и публиковать понемногу какой-то небывалый роман в стихах, в действительности (см. известный комментарий Набокова) представляющий собой колоссальную компиляцию из сюжетов и поэтических приемов французской литературы, перенесенных на русскую почву.
Были и стихи о любви. Многие проживающие на юге дамы охотно намекали своим корреспондентам, что, мол, да, Александр Сергеевич, хорошо знакома, а известные стихи, вы знаете, ведь это он мне посвятил. Даже генерал-губернаторша, не желая отстать от прочих южных дам, сообщала столичным друзьям, что не то чтобы, конечно, состояла с Пушкиным в связи, но он был страстно в нее влюблен. И из ревности написал на генерал-губернатора злую эпиграмму.
Но долго это не могло продолжаться. Кто-то ездил и на юг, и мог поехать туда специально в поисках неуловимого «Пушкина». "Вы знаете, он сейчас уехал в Бессарабию бороться с саранчой." "Уехал морем в Крым, в Гурзуф." "Вернулся, но присоединился к армии и направился в Турцию, в Арзрум." Нельзя было распространять эти слухи слишком долго. И вот: "Его отправили в новую ссылку. В его имение, глухую деревню."
"Вновь я посетил..."
Затем в другую глухую деревню. Должен был вернуться в столицу, но не может выехать из-за карантина. Выехал, но дорогу перебежал заяц, и он вернулся.
Придумли замечательную няню, едва живую старушку, обеспечившую связь поэта с народной культурой. В качестве няниных сюжетов были пущены в ход "Белоснежка и семь гномов" братьев Гримм, умело переиначенные под русскую сказку, и несколько других, менее известных, но не менее народных сочинений.
Вспомнили о предках. Подготовили большую трагедию, в стихах и прозе, в стиле «Шекспира», с посвящением памяти Карамзина (который к тому времени умер). Затем несколько новых, маленьких, на сюжеты из истории разных времен и народов.
Заручились поддержкой молодого Государя Императора. "Вы знаете, с кем я только что разговаривал? С умнейшим человеком в России. С Пушкиным!"
«Пушкин» вернулся в столицу. Государь даже назначил его камер-юнкером. Образ не очень вязался с прежним вольнодумцем, но, во-первых, опубликовали "Нет, я не льстец, когда царю...", а во-вторых, никто и не видел его на официальных приемах. "Да, вы знаете, Александр Сергеевич пренебрегает своими обязанностями. Ненавидит мундир. Не является на службу, ссылаясь на нездоровье."
Объявлено было также, что поэт женился. И, разумеется, на первой красавице.
К работе над прозой подключили новых авторов: Гоголя, Белинского. Последний к тому же неутомимо прославлял великого поэта в критических статьях. Обратились к начинающему, но подающему большие надежды литератору ― Лермонтову. Чтобы написал немного и для «Пушкина».
Но Лермонтов отколол номер поинтереснее. Придя как-то зимой на пушкинское собрание, он сказал: "Господа! Вы знаете, я написал стихотворение. Вот послушайте. Погиб Поэт! Невольник Чести! Пал, оклеветанный Молвой! С свинцом в груди! И с жаждой Мести! Поникнул гордой головой!.. ...Убит, и взят Могилой! Как тот Певец, неведомый, но милый! Добыча Ревности слепой! Воспетый Им с такою чудной силой! Сраженный, как и Он, безжалостной рукой!.." ― И в восторге они сказали: "Берем, берем!"
"Да, вы знаете? Александр Сергеевич ранен. Никого не принимает, кроме ближайших друзей. Дуэль. Иностранец, но русский подданный; выслан из страны. Ранение опасное, но есть надежда."
И, наконец, когда возле «дома Пушкина» начала уже собираться толпа: "Умер!"
Вынесли заколоченный гроб, быстро отвезли в Псковскую губернию и закопали в безвестном монастыре. К чему теперь рыдянья.