Ну, президент РАН, он о высоком думает. А нам, простым главным, ведущим, старшим и младшим научным сотрудникам, не поговорить ли о тьме низких истин? Я имею в виду недавнее возмущение президента (не РАН, РФ) ситуацией с тем способом, которым Миннауки и подчиняющиеся ему администрации академических институтов выполняли майские указы президента (РФ). Я бы рассказал, как именно меня уговаривали перейти на полставки, что обещали со мной сделать, если не перейду, Я уверен, что таких историй наберется, по меньшей мере, несколько тысяч.
// Дальше — trv-science.ru
одна из наиболее серьезных проблем с развитием науки у нас в стране — это ее хроническое недофинансирование. 1% ВВП на научные цели — конечно, это мало. Достойный уровень — это примерно 3–4% ВВП. Напомню, что, когда в 1996 году принимался закон о науке, по которому мы до сих пор живем, там было именно 4% ВВП. Однако в 2000-х годах закон откорректировали, и эта цифра пропала. Но она была не случайной. Она была ориентиром. И вы справедливо ставите вопрос: а как же теперь быть, если бюджет нынешнего года планируется дефицитным? Откуда же брать деньги? Но я вам должен сказать, что у правительства есть много источников финансирования. Есть различные резервы. И я думаю, что деньги на науку увеличатся. Ведь с кем ни говоришь из представителей власти, у всех есть понимание, что наш век — это век соревнования не за территории, не за природные ресурсы, а за технологии. Победит тот, кто выиграет борьбу за технологии.
Вроде да, как минимум на словах понимание есть. Как минимум у многих.
Однако рабочих институтов (в социальном смысле) пока нет. С планировавшимися институтами развития уже склонны констатировать полный обосрамс - что со Сколковым, что с "Долиной Знаний", что с прочим (на фоне гнобления Академии). Хорошо, если это хотя бы осознают - может появится шанс на появление чего-то жизнеспособного и выкармливаемого.
— Разве после того, как мир был парализован пандемией, главам государств не стало очевидным, во что надо вкладываться?
— Действительно, уроки первого года пандемии — очень серьезные и важные. Первый урок заключается в реальном вкладе, который внесла наука в контроль над ситуацией с пандемией. Почему это получилось? Во-первых, у ученых был накоплен серьезный задел, который казался очень подходящим, очень адекватным борьбе с этим коронавирусом. Было разработано несколько платформ для вакцин в мире и у нас в стране. И после того как геном вируса был расшифрован, уже в феврале 2020 года, стало понятно, что да, платформы для вакцин есть, — и поэтому очень быстро нашелся ответ. Отсюда первый вывод, который мы делаем: всегда должен быть задел на будущее, потому что надо готовиться к будущим войнам, в том числе и вирусным. Мы же не знаем, какой следующий вирус нас посетит. И мы выдвинули в этом году предложение, как усилить нашу фундаментальную вирусологию, когда мы будем действительно разбираться в деталях с тем, что происходит с различными видами вирусов при их попадании в организм.
И это, конечно, вопросы создания современных центров, где есть самое новейшее оборудование, которое помогает исследовать шаг за шагом эти процессы на уровне молекулярной биологии. В России в этой области чувствуется определенное отставание, которое надо обязательно наверстать.
— Александр Михайлович, давайте вернемся все-таки к Году науки и технологий. Не может ли так получиться, что он снова станет годом реформ? В конце прошлого года президент Курчатовского центра Михаил Ковальчук обратился к премьер-министру Михаилу Мишустину с предложением реформировать российскую науку по германскому образцу, разделив ее на пять кластеров, по аналогии с немецкими обществами Гельмгольца, Фраунгофера, Макса Планка [3]. Несмотря на то что этот проект противоречит нацпроекту «Наука» и программе «Приоритет 2030», Мишустин дал поручение вице-премьеру Чернышенко изучить данное предложение. Что вы думаете об этом?
— Я в принципе не сторонник каких-то таких революционных изменений. Я считаю, что даже при несовершенной системе организации науки, которая сейчас есть, существует много возможностей гибкого регулирования или настройки этой системы. У нас есть достаточное количество инструментов для того, чтобы эту систему улучшать. И мы сейчас, кстати, плодотворно работаем над этим с министром науки и высшего образования Валерием Фальковым. Нужно думать не как лучше пересесть с одного места на другое, а как сделать так, чтобы ученые сами были вовлечены в процесс принятия решений. Вот тут мы считаем, что есть определенная недоработка со стороны власти.
Ведь ученый по своему призванию, по роду своей деятельности обязан критически мыслить. Он всегда задается вопросами: почему так? что за этим кроется? почему есть такое предложение? И когда принимаются решения, которые не обсуждены с научным сообществом, это воспринимается чрезвычайно болезненно. Надо больше советоваться с научным сообществом. Потому что других ученых у нас в стране нет. Нельзя этих ученых убрать и надеяться, что вместо них приедут исследователи из других стран и будут в нашей специфической системе научно-технической политики, с небольшим финансированием творить и получать результаты лучше, чем это делают наши ученые. Вот не будет этого! Я абсолютно уверен, что никакие ученые, собранные со всего мира, не дадут в этих условиях организации и при наших ресурсах более эффективных результатов, чем дают ученые в России. Поэтому наших ученых надо ценить и с ними советоваться.
— Александр Михайлович, это тот редкий случай, когда позиция Министерства науки, позиция руководства Академии наук и голос независимого научного сообщества дают абсолютно общую негативную оценку. Не так много существует вопросов в науке, по которым мы наблюдаем полную солидарность. Но ведь эта программа Михаила Ковальчука родилась давно, он высказывал эти идеи еще в 2013 году. Возникает вопрос: а почему сейчас, когда в стране нет денег, вновь воскресла эта инициатива?
— Мне трудно с определенностью ответить. Может быть, потому, что у нас сейчас вертикаль управления наукой в правительстве меняется?.. У нас новый премьер; новый вице-премьер, который сейчас курирует науку. Всегда, когда приходят новые люди, ты хочешь какие-то свои предложения продвинуть, убедить, что так и нужно.
— Вы хотите сказать, что если бы это предложение попало на стол к тем людям, которые вывозили на себе реформу РАН с 2013 года, — Дмитрию Медведеву, Ольге Голодец, Михаилу Котюкову, то они бы хором, как в анекдоте, сказали: «Даже не думай!»? А поскольку пришли люди, не погруженные в научные проблемы, то им можно продать старую идею как новую?
— Ну, насчет того, что эти люди не погружены в научные проблемы, — это не совсем так. Мы недавно встречались с Дмитрием Николаевичем Чернышенко, который вскоре после назначения его куратором науки приехал в РАН. У нас был очень серьезный разговор с ним о проблемах нашей науки, о проблемах Академии. И мне кажется очень важным появление профильного вице-премьера, который отвечает не отдельно за науку, а за всё выстраивание системы превращения знаний в технологии. Потому что раньше процесс генерации знаний курировался одним вице-премьером, а внедрение и превращение в технологии — другими… В результате этот процесс в определенном смысле оказывался без надведомственного присутствия и координации. Очень хорошо, если действительно у нас сейчас появится возможность иметь надведомственного вице-премьера и надведомственный орган для координации науки и технологий.