Реклама Google — средство выживания форумов :)
https://bessmertnybarak.ru/article/stalinskiy_plan/83 года назад с этого документа начался новый этап государственного террора — "БОЛЬШОЙ ТЕРРОР".
2 июня 1937 года ЦК ВКП (б) разослал по региональным комитетам СССР и ЦК нацкомпартий телеграмму, в которой бывшие кулаки и уголовники, вернувшиеся из ссылки, являются главными врагами советской власти. На местах рекомендовалось брать их на учет и расстреливать наиболее враждебных и опасных.
В 1937–1938 годах по обвинению в антисоветской деятельности по данной телеграмме арестовали более 1,5 млн человек, из них к высшей мере приговорили почти 700 тыс.
...Один пример: первым документальные подтверждения того, что перед зловещим 1937-м был предпринят ряд попыток демократизации режима сверху (освобождение сотен тысяч заключенных и возвращение в Коминтерн оппонентов, подготовка новой Конституции, урезание полномочий ОГПУ), обнаружил в архивах и опубликовал тот самый Арч Гетти (он даже говорит о периоде тактической либерализации, которая «согласовывалась с целями Сталина» и в этом смысле «была похожа на хрущевскую оттепель»). К этим документам, которые его российским коллегам пришлось воспроизводить уже со ссылкой на зарубежный источник, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН доктор исторических наук Юрий Жуков вскоре добавил поистине сенсационную находку: образец избирательного бюллетеня для выборов в Верховный совет СССР первого созыва, намечавшихся на 1937 год.
Оба историка оперируют вескими доказательствами, что те выборы задумывались как альтернативные (именно это и подтверждает образец бюллетеня, найденный в архивах, — в нем значится несколько кандидатов).
Это подтверждает «подрывную» гипотезу: Сталин, получается, намеревался увенчать демократическим волеизъявлением принятие новой советской Конституции, но партийный аппарат сорвал процедуру вопреки его воле.
Далее и вовсе простор для нового исторического анализа: выходит, не было у диктатора в ту пору такой полноты власти, как ему привыкли приписывать, а печальной памяти 1937 год, развязавший волну террора в СССР, допускают историки, с его стороны может трактоваться как «акция отмщения» высокопоставленным чиновникам партии и ОГПУ, которые защищали не народные интересы, а свои, шкурные. Людоедский характер запущенного процесса, разумеется, это не отменяет, хотя и предлагает новый мотив…
Этот исследователь написал семь монографий по истории СССР, одна из которых, «Истоки больших чисток» (John Archibald Getty Origins of the Great Purges: The Soviet Communist Party Reconsidered, 1933–1938, New York,Cambridge University Press, 1985), стала поистине мировой сенсацией (хотя на русском так и не издана). Ученый опровергает ряд мифов о сталинской эпохе, в частности о том, что репрессии 1930-х были якобы спланированы заранее, а главное — переносит центр обсуждения с фигуры Сталина на контекст, в котором он действовал, — борьбу внутри партийной номенклатуры. Эта ревизия — смещение фокуса исследования с личности вождя на партийный контекст и общество в целом, как правило, и вызывает протесты старой «советологической школы». Профессор Гетти и его последователи, тем не менее, стоят на своем.
«Социальная история должна включать в себя анализ других факторов, помимо персоны лидера, даже если он диктатор,— объясняет профессор Гетти.— Местные чиновники в 1920–1930-е годы выступали за расстрелы гораздо активнее, чем сам вождь, поскольку им было легче управлять таким образом. Именно они по-настоящему и решали, кому жить, а кому умирать». Отсюда и ключевой вывод: если старшее поколение советологов посвятило свою карьеру идее о всемогуществе Сталина, то для «ревизионистов» он лишь «второстепенный персонаж», вписанный в структуру самого общества.
Мой дед, несмотря на инженерно-конструкторскую гениальность, а у него она была, был весьма в сущности простой, по некоторым параметрам. Он откровенно советскую власть не любил. Он понимал, что с ней ничего не сделаешь, но очень не любил. Однажды, он мне рассказал, что в свое время, в тридцатые годы, он еще молодой был инженер, он подумывал о том, как бы Сталина убить. Он стал это проектировать. У него тогда только-только начало работать это мышление. И понял, что никак. Что не существует способа, не то, что самому остаться в живых, а даже подобраться. То есть у него была какая идея — может пристрелить его из чего-то. И получалось у него всякий раз, когда он разглядывал снимки с Мавзолеем и так далее, что ну вот никак, что нет способа.
С этого момента, он, естественно, поскольку он был реалистом, таким суровым, он оставил всякие мысли о борьбе с Советской Властью, он понял, что тут ничего не сделаешь. Но очень ее не любил.
История ХХ века и в самом деле предоставила немалое количество примеров того, как попытки социального преобразования заканчивались кровопролитием и репрессиями. Правда, были и куда менее драматичные примеры реформ и революций, о которых предпочитают не упоминать, благо они были не столь радикальными, как события в России в 1917-м или в Китае в 1949 году. Действительная практика тоталитаризма, сопровождавшаяся миллионами жертв, породила задним числом целую литературную традицию антитоталитарных разоблачений, авторы которых, опираясь на эти чудовищные факты, дополняли их массой домыслов и прямой лжи. Чем ужаснее были подлинные истории, тем легче было врать и дополнять их новыми страшными рассказами. Так несколько миллионов жертв ГУЛАГА превратились в немыслимые десятки миллионов, история репрессий обросла фантастическими подробностями. Ложь оказалась поставлена на поток новой пропагандой, успешно заимствовавшей приемы тоталитарной идеологической машины. Парадоксальным, но закономерным побочным эффектом этой лжи оказались всё более массовые выступления в защиту Сталина, его режима и его времени. Ведь чем больше очевидной лжи нам рассказывают про генералиссимуса, тем больше соблазн предположить, что репрессий и вовсе не было, а ГУЛАГ представлял собой сеть лечебно-оздоровительных учреждений. Да, подобное заявление будет наглой и отвратительной ложью, но поскольку другая сторона лжет не менее нагло и не менее отвратительно, то не всё ли равно, кому верить? Из двух видов вранья человек выбирает более для себя удобное.
Так что, если вы видите сегодня молодых людей с портретами Сталина на майках, винить в этом надо не стариков, защищающих ценности своей молодости, а либеральных пропагандистов и агитаторов, превративших историю ГУЛАГа в пошлый «ужастик».
С другой стороны, на фоне систематического обсуждения «ужасов коммунизма» (как реальных, так и вымышленных) любая репрессивная практика капитализма выглядела умеренной и даже необходимой (должен же «свободный мир» защищать себя!). Косвенным результатом стало снисходительное отношение к фашизму. А итальянский фашизм — обошедшийся без концлагерей и газовых камер — выглядел уж вовсе милым и домашним, в противовес германскому нацизму.
Но это всё же крайности, отвергаемые массовым сознанием, официальными пропагандистскими аппаратами и интеллектуалами, состоящими на службе у статусных политиков. Злодеяний фашизма массовая идеология не отрицает, и даже готова смириться с тем, что число жертв у правого тоталитаризма было большим, чем у левого. Принципиально при этом, однако, что тоталитаризм в любом его виде сразу же выводится за пределы «нормы», каковой объявлен либеральный капитализм. Если советская пропаганда (кстати, как и левые социал-демократы) подчеркивала связь между фашизмом и капитализмом, то теория тоталитаризма эту связь принципиально отрицает.
Тезис, как минимум, спорный. Либеральные социологи постоянно подчеркивают системную, социально-экономическую логику в тоталитаризме «левом», но почему-то столь же настойчиво и последовательно отрицают эту логику в случае тоталитаризма «правого». Мол, при отсутствии частной собственности ГУЛАГ получается обязательно, а в условиях буржуазного экономического порядка Бухенвальд и Освенцим получились совершенно случайно, как исключение. Хотя можно отметить и другую сторону медали — экономическая рациональность немецких концлагерей (в отличие от многократно описанного иррационализма и абсурда лагерей советских) была как раз закономерным результатом рыночной экономики, частного предпринимательства и протестантской этики.
Увы, исторический итог буржуазной модернизации свидетельствует о чем угодно, только не о гуманности. Опять же оставим в стороне террористические эксцессы буржуазных революций, нам в очередной раз напомнят, что они не имеют никакого отношения к гуманной хозяйственной практике. Постараемся забыть про генерала Пиночета, внедрявшего рыночную свободу с помощью террора, про аргентинских и уругвайских генералов, последовавших его примеру и про крошечный Сальвадор, где миллион человек стали жертвами правого террора — во имя борьбы с коммунизмом. Демонстративно забудем и про индонезийского диктатора Сухарто, который сумел истребить около миллиона сограждан всего за несколько недель — тоже во имя торжества свободной экономики, которая, кстати, очень даже неплохо в итоге получилась. Индонезию к концу правления Сухарто причислили к списку азиатских индустриальных «тигров».
Всё это «эксцессы» политики, которые лежат на совести конкретных государственных деятелей, тогда как защищаемый ими экономический порядок не имел никакой связи с подобными злодеяниями. Что ж, попробуем поверить и в это. Остановимся только на тех случаях массовых смертей, которые никак нельзя объяснить политикой. История капитала полна примерами массового террора, имевшего чисто экономические причины и корни. Пресловутое огораживание в Англии XVI века (повторившееся в Шотландии 200 лет спустя), сопровождалось гибелью от голода тысяч людей и по внешним признакам выглядит не многим лучше советской коллективизации. «Освобождение» работника от земли и превращение людей в индустриальных пролетариев было отнюдь не добровольным, а потому нуждалось в жестком полицейском контроле над «праздношатающимся» населением, которое необходимо было загнать на работу — на мануфактуры, корабельные верфи, металлургические предприятия и в шахты. Потребность в дешевом труде на другой стороне Атлантики создала спрос (чисто рыночный, разумеется) на чернокожих рабов. Работорговля стала одним из важнейших источников накопления капитала для буржуазии Новой Англии, судовладельцев британских портовых городов, голландского купечества.
Принципиальным отличием капиталистического «рыночного» террора от террора «тоталитарного» является то, что последний осуществляется правительством, берущим на себя политическую и моральную ответственность. Напротив, террор рыночный осуществляется стихийно и на политическом уровне за него никто не отвечает. Вернее, ответственность распределяется между множеством конкретных злодеев, каждый из которых отвечает только за свою часть «работы». С другой стороны, как заметил один из героев книги Сьюзан Джордж «Доклад Лугано», рыночный террор эффективнее. Надзирателей концлагеря можно подкупить или разжалобить. Бюрократия бывает косной и медлительной. Только рынок решает проблему уничтожения людей со свойственной ему бескомпромиссной и неумолимой эффективностью. Подчиняясь логике стихийного процесса.
И в конечном счете, никто ни за что не отвечает. Заказчики террора, получатели прибылей, наследники капитала, созданного рабским трудом, остаются респектабельными гражданами, чья репутация выше всяких подозрений.
Миллионы жертв экономической эффективности остаются непризнанными, о них не вспоминают и за совершенные преступления никто не собирается приносить покаяние. А потому экономический холокост может повторяться снова и снова.
История капитала полна примерами массового террора, имевшего чисто экономические причины и корни ... Принципиальным отличием капиталистического «рыночного» террора от террора «тоталитарного» является то, что последний осуществляется правительством, берущим на себя политическую и моральную ответственность. Напротив, террор рыночный осуществляется стихийно и на политическом уровне за него никто не отвечает. ....рынок решает проблему уничтожения людей со свойственной ему бескомпромиссной и неумолимой эффективностью. Подчиняясь логике стихийного процесса.
Действительная практика тоталитаризма, сопровождавшаяся миллионами жертв, породила задним числом целую литературную традицию антитоталитарных разоблачений,
авторы которых, опираясь на эти чудовищные факты, дополняли их массой домыслов и прямой лжи.
Чем ужаснее были подлинные истории, тем легче было врать и дополнять их новыми страшными рассказами.
Так несколько миллионов жертв ГУЛАГА превратились в немыслимые десятки миллионов, история репрессий обросла фантастическими подробностями.
Ложь оказалась поставлена на поток новой пропагандой, успешно заимствовавшей приемы тоталитарной идеологической машины.
Парадоксальным, но закономерным побочным эффектом этой лжи оказались всё более массовые выступления в защиту Сталина, его режима и его времени. Ведь чем больше очевидной лжи нам рассказывают про генералиссимуса, тем больше соблазн предположить, что репрессий и вовсе не было, а ГУЛАГ представлял собой сеть лечебно-оздоровительных учреждений.
Так что, если вы видите сегодня молодых людей с портретами Сталина на майках, винить в этом надо не стариков, защищающих ценности своей молодости, а либеральных пропагандистов и агитаторов, превративших историю ГУЛАГа в пошлый «ужастик».
А итальянский фашизм — обошедшийся без концлагерей и газовых камер — выглядел уж вовсе милым и домашним, в противовес германскому нацизму.
Но это всё же крайности, отвергаемые массовым сознанием, официальными пропагандистскими аппаратами и интеллектуалами, состоящими на службе у статусных политиков. Злодеяний фашизма массовая идеология не отрицает, и даже готова смириться с тем, что число жертв у правого тоталитаризма было большим, чем у левого. Принципиально при этом, однако, что тоталитаризм в любом его виде сразу же выводится за пределы «нормы», каковой объявлен либеральный капитализм.
Если советская пропаганда (кстати, как и левые социал-демократы) подчеркивала связь между фашизмом и капитализмом, то теория тоталитаризма эту связь принципиально отрицает.
Принципиальным отличием капиталистического «рыночного» террора от террора «тоталитарного» является то, что последний осуществляется правительством, берущим на себя политическую и моральную ответственность.
Напротив, террор рыночный осуществляется стихийно и на политическом уровне за него никто не отвечает.[/b] Вернее, ответственность распределяется между множеством конкретных злодеев, каждый из которых отвечает только за свою часть «работы». С другой стороны, как заметил один из героев книги Сьюзан Джордж «Доклад Лугано», рыночный террор эффективнее.
И в конечном счете, никто ни за что не отвечает. Заказчики террора, получатели прибылей, наследники капитаела, созданного рабским трудом, остаются респектабельными гражданами, чья репутация выше всяких подозрений.
Миллионы жертв экономической эффективности остаются непризнанными, о них не вспоминают и за совершенные преступления никто не собирается приносить покаяние. А потому экономический холокост может повторяться снова и снова.
И именно перед 30-ми на Сталина было совершенно покушение. Прямо в Кремле, на трибуне. При помощи...кулака...Однажды, он мне рассказал, что в свое время, в тридцатые годы, он еще молодой был инженер, он подумывал о том, как бы Сталина убить.
https://meduza.io/news/2020/...Тверской районный суд Москвы отклонил иск Международного историко-просветительского общества «Мемориал» к Генеральной прокуратуре о раскрытии имен участников «троек», действовавших в эпоху Большого террора.
«Мемориал», пишет «Коммерсант», в июле 2019 года обратился в Генпрокуратуру с просьбой предоставить информацию об 11 прокурорах, участвовавших в работе «троек». Информацию запрашивали для исторического справочника. Однако Генпрокуратура отказалась предоставить сведения, сославшись на положения закона «О персональных данных», запрещающие раскрывать информацию о человеке третьим лицам без его согласия или согласия наследников.
В 1937–1938 годах по обвинению в антисоветской деятельности по данной телеграмме арестовали более 1,5 млн человек, из них к высшей мере приговорили почти 700 тыс.
...если вы видели стандартную форму справки и реабилитации (видели наверняка, мало семей, где их нет)...
В конце XIX столетия штатных палачей в огромной империи можно было пересчитать по пальцам. Затем ситуация изменилась. Революционный террор периода первой русской революции вызвал жестокую реакцию властей: виселицы и расстрелы стали обыденным явлением, причём для расстрелов осуждённых военно-полевыми судами использовались обычные солдатские взводы. За 1905 – 1908 гг. и первые три месяца 1909 г. военно-окружные и военно-полевые суды вынесли революционерам (в том числе многочисленным эсеровским террористам) 4.797 смертных приговоров. Исполнено было – 2.353. Назвать эту цифру экстремально высокой тем не менее сложно: число погибших при террористических актах оказалось в несколько раз больше, чем расстрелянных за государственные преступления.[ 1 ]
Окончание гражданской войны способствовало оформлению процедуры исполнения высшей меры наказания. Если приговоры губернских и уездных чека часто исполнялись немедленно и без всяких апелляций, то военная юстиция оставляла осуждённому некий минимум времени для подачи апелляции. В конце 1920 г. появился приказ РВС Республики и НКВД №2611, подписанный Ф.Э. Дзержинским и К.Х. Данишевским, который гласил, что вынесенный трибуналами приговор должен быть исполнен через 48 часов со времени отсылки ревтрибуналом округа уведомления о приговоре в вышестоящий орган – РВТ Республики.
Процедура исполнения смертной казни в 1922 – 1924 гг. регламентировалась циркуляром Верховного трибунала РСФСР от 14 октября 1922 г., который в реальности постоянно нарушался. Изучение расстрельной практики вынудило власти ещё раз напомнить карательным структурам о следовании установленному порядку. В начале 1924-го на места прокурорам, председателям трибуналов и губсудов было разослано распоряжение Наркомюста СССР «о порядке расстрелов», из которого хорошо видны те нарушения, которые допускались при казнях. В соответствии с этим документом Сибпрокуратура 5 февраля 1924 г. получила предписание «не допускать публичности исполнения», абсолютную недопустимость мучительных для осуждённого способов исполнения приговора, «а равно и снятия с тела одежды, обуви и т. п.». Предлагалось не допускать выдачи тела казнённого кому-либо, а предавать его земле «без всякого ритуала и с тем, чтобы не оставалось следов могилы».
В 1937–1938 годах по обвинению в антисоветской деятельности по данной телеграмме арестовали более 1,5 млн человек, из них к высшей мере приговорили почти 700 тыс.
База данных «Сведения о необоснованно репрессированных гражданах Белоруссии» начала формироваться в начале 1990-х гг. в рамках общей государственной политики по реабилитации жертв сталинизма. Сегодня это единственный в Беларуси государственный реестр, который содержит 180951 запись о репрессированных жителях БССР. Это в 2,5-3 раза больше, чем в открытых базах российского «Мемориала» или белорусской «Картатэкі Сталіна» (60-80 тыс. записей). В этой же базе содержится большое количество данных о репрессированных разных национальностей, в т.ч. поляках БССР и гражданах 2-й Речи Посполитой.
Оказалось, что еще 4 декабря 2018г. дирекция архива утвердила порядок пользования базой данных «Сведения о необоснованно репрессированных…» Документ определил, что база используется только в служебных целях и не предназначена для составления статотчетов, аналитики, проведения исторических исследований, а доступ к ней имеют несколько сотрудников НАРБ.
Отцы ложного закордонья (слева направо, сверху вниз): Сергей Гоглидзе его придумал, Петр Федотов курировал, Иван Серов санкционировал, а Всеволод Меркулов отбирал проверяемых и вместе с Богданом Кобуловым подводил их под расстрел
Партийные следователи из КПК обнаружили в документах об ЛЗ и другие подобные случаи.
"Лица, догадавшиеся о действительном назначении ЛЗ, подвергались физическому уничтожению. Так, бывший начальник Хабаровского управления Акимов, докладывая 29 января 1944 года Кобулову (заместителю наркома внутренних дел СССР.— Ъ) о поведении на 'мельнице' Бочкова М. И., писал: '...Если он (Бочков) будет приговорен к заключению на какой-либо срок, то, будучи в лагерях, он, разумеется, расширит свою провокационную деятельность и создаст немало трудностей для сохранения в тайне проходившего мероприятия'. Акимов просит учесть это и принять меры, чтобы к Бочкову была применена высшая мера наказания. Усилиями Меркулова, начальника 2-го управления НКВД Федотова и его заместителя Райхмана дело Бочкова было перенесено из суда на рассмотрение Особого совещания, по решению которого Бочков был расстрелян".
Еще меньше церемонились со статистами-китайцами, служившими на "мельнице".
"Вопиющим нарушением социалистической законности являются такие факты: 21 ноября 1947 года советский гражданин, китаец Ян-Лин-Пу, работавший поваром на ЛЗ, возмутился творившимся там произволом, побил посуду и уничтожил все кухонные предметы японского производства. Начальник отделения Попов совместно с негласным сотрудником Чу-Цин-Лином, опасаясь, что Ян-Лин-Пу может скрыться за границу, застрелили последнего. Тем же Чу-Цин-Лином в ноябре 1947 года было убито еще 2 человека из обслуги ЛЗ".