2014
Мы публикуем стенограмму лекции декана Экономического факультета МГУ имени Ломоносова Александра Аузана и главы Национального банка Республики Казахстан Кайрата Келимбетова , прочитанной в рамках клуба «Беседы об экономике и не только» в г. Алматы, в зале отеля «Рахат-палас» 25 мая 2014 г. Модератор – Серик Аханов , экономист, финансист, государственный и политический деятель.
// polit.ru
(здесь частично дублируется сказанное и в лекции 2015, с к-й начался топик, но лишь весьма частично; к тому же "хорошее - повтори")
...
Роль университетов здесь состоит в том, чтобы говорить истину. Внимание! Вы впали в синдром 1914-го года, причем, по разные стороны дипломатических баррикад – это очень опасная вещь! Обратите внимание, что здесь вопрос не в военно-политической конкуренции, а вопрос спасения важных звеньев мировой экономической системы
...
Мы пока не очень понимаем, какие ценностные векторы появятся в этом мире, но, тем не менее, мне кажется, в университетах возникает весьма важная функция.
Обычно говорят, что университеты производят человеческий капитал – это правда. То есть они производят некоторую компетенцию, которую студенты могут продавать на рынках. Иногда полагают, что университеты производят еще социально значимые эффекты, потому что производят определенный набор талантливых и обученных людей, которые могут обеспечить успех той или иной экономической схемы, развитие той или иной нации – это тоже правда. Но, я думаю, что есть и третий продукт, и это общественные блага, которые производят университеты. Университеты производят культуру нации.
Они производят ценности и поведенческие установки, они производят ценности элит, которые затем становятся ценностями больших масс населения, поэтому, я думаю, что сейчас к университетам надо относиться, как к мегапроектам, в которых родятся те или иные ценностные структуры будущего мира. Причем, мы все равно не можем их заложить таким образом, чтобы все было, как в аптеке, чтобы все было дозировано, предсказано и точно определено – это невозможно. Но мы должны понимать, где осуществляется производство этих ценностей. Пока центральные банки стран должны заниматься «экономической зимой», потому что мы сейчас находимся в ситуации «экономической зимы» – длительной полосе негативной экономической динамики. Кстати, почему длительная полоса негативной экономической динамики? Да ровно потому, что связанность мира высокая, как внутри организма, а при этом легкие, печень и почки находятся в состоянии торговых войн друг с другом. Индустриальный Китай, инновационный центр в США, финансовые центры в США и в Европе, находятся далеко не в мирных отношениях между собой. Попробуйте представить себе здоровый организм, в котором легкие, печень и почки ведут между собой непрерывные конкурентные войны – это ровно следствие того, о чем я говорил в пункте первом, то есть отлива глобализации. Поэтому, думаю, что пока центральные банки разных стран должны думать о производстве санок и валенок для вот этой ситуации,
университеты должны думать о весне, о производстве ценностей, о тех ценностях, в которые будет из негативной полосы экономической динамики выходить этот самый меняющийся мир.
Теперь, собственно, о человеческом капитале потому, что носителями этих ценностей, конечно, являются люди. И парадоксальные прогнозы – но они подтверждаются разного рода расчетами и исследованиями – что в мире, где образование является одной из главных ценностей, где образование развивалось непрерывно в течение, ну, по крайне мере, ХХ-го века и начала века XХI-го, возник почему-то дефицит высококачественного человеческого капитала. В чем же дело? Отчего такое произошло при успешном развитии образования?
Я полагаю, что дело здесь как раз в принципе всеобщности образования. У нас в стране раньше 5% населения заканчивало университеты, естественно, в этих университетах, через конкурентный отбор отсеивались самые лучшие, самые талантливые, к которым было приспособлено все обучение. С горечью должен констатировать, что профессор московского университета начала ХХ-го века умнее и сильнее профессора московского университета начала XXI-го века. Единственное, что утешает, то, что, видимо, в начале XXII-го будет еще хуже. (Смех в зале).
В большинстве развитых стран возник практически всеобщий доступ к образованию. Не только у нас, пожалуйста, в Южной Корее 92% школьников поступают в университеты. У нас – 88%. У нас - я имею в виду в России, но в Казахстане тоже высокие проценты, хотя ниже, чем в России. И что это означает? Это означает, что конкурентный отбор падает, и вообще вся система начинает погружаться. То, что раньше было обычным дипломом высшего образования, теперь требует двухуровневого образования и магистерского диплома, доктор становится аспирантом, и так далее и так далее, поэтому вся система оседает. В итоге, где недопроизводство? В верхних этажах недопроизводство. Оседающая система приводит к тому, что вроде бы человеческого капитала произведено очень много, но какого-то такого не предельно высокого качества.
- Про снижение планки отбора и его последствия - чистая, дистиллированная правда.
Но высококачественный человеческий капитал при этом не производится. И это очень большой вызов, потому что – что такое элитные университеты? Это очень тяжелый, я бы сказал, почти тупиковый вопрос 2014-го года. Я с радостью узнал вчера, что Евразийский университет имени Гумилева по индексу QS вошел в третью сотню мировых университетов – это важный хороший признак, говорю от имени МГУ, который присутствует в первой сотне мировых университетов. Но при этом сами рейтинги, к сожалению, никак не решают задачи поддержки элитных университетов, которые и должны осуществлять производство вот этого высококачественного человеческого капитала, которого резко не хватит к 2030-му году – по расчетам того же McKinsey. Знаете, по поводу того, почему рейтинги не решают эту задачу, прекрасно сказала одна женщина, реагируя на мою лекцию, которую я читал в Киевском университете имени Шевченко в декабре. Она сказала, что
классический европейский университет в рейтинге выглядит, как улыбка Джоконды на современном американском конкурсе красоты. То есть, вроде бы, участвовать может, но вряд ли может рассчитывать на призовые места, и вряд ли критерии этого конкурса красоты заточены на улыбку Джоконды. Поэтому очень непростой вопрос – какие перед собой должны поставить цели классические европейские университеты для того, чтобы решить проблему производства элитного уровня высококачественного человеческого капитала? Я думаю, что для начала эту задачу нужно осознать. Поэтому я об этом пока говорю, скорее как о постановке проблемы, чем о понятной реакции на поставленную проблему.
Образование вносит свой вклад, потому что
известно, что образование в несколько раз эффективнее влияет на продолжительность жизни, чем медицина – то о чем я говорил: не пить денатурат, ходить в фитнес и так далее – ведет к очень серьезному продлению активной жизни, но эта активная жизнь за пределами трудовой деятельности. Это означает, что в мире будет образовываться все больше стареющих наций. Английские страховщики и пенсионщики в ужасе, потому что из нынешних шестидесятилетних каждый четвертый доживет до ста лет, а из нынешних сорокалетних каждый второй, судя по тренду. Представляете, что это означает для системы длинных денег? Это крах. Это банкротство. Я полагаю, что ответ надо искать совершенно в другом решении.
Давайте посмотрим на две тысячи лет назад, когда произошел прежний значительный сдвиг в возрасте населения, когда образовалась трехпоколенная семья. Сначала, это старшее поколение, которое почему-то не умирало, решили приспособить по хозяйству – ну, там за детьми посмотреть, подкинуть веток в костер. Но нашлось государство, которое нашло им другое назначение, точнее, сначала нашелся человек – философ, это был Платон, которые сказал, что старики могут быть весьма полезны. Видимо Платон подходил к этому возрасту… Они, старики, могут, не обладая способностью носить тяжелое вооружение, решать вопрос о том, куда разумно нести тяжелое вооружение. И воплощение идей Платона произошло в Римской республике и оказалось успешным. В Сенате сидели 50-летние, которые стали и посылать 25-летних в разные страны мира и управлять этим процессом как процессом, говоря современным языком, технологичным – тогда возникло государство, расширение которого невозможно было остановить. Это был, несомненно, исторический успех. Успех кого? Успех старшего поколения, которое было поставлено на свое место, на трудовою функцию, которая оказалась намного более эффективной, чем подкидывание веток в костер. Поэтому я утверждаю, что успех в нынешнем мире ожидает ту нацию, которая придумает, что должны делать люди, и особенно женщины, в возрасте от 60 до 80 лет. Вот когда им будет придумано достойное продолжение деятельности, не маргинальное – это будет колоссальный успех! И это будет решение той проблемы, которую мы пытаемся решить растягиванием тришкина кафтана пенсионной системы на все еще долго живущее человечество.
Возвращаясь к университетам, хочу сказать, что в университетах эта проблема решается сравнительно просто. Потому что в разных науках существует разный возраст научной зрелости. Самый низкий возраст в математике. Там до 30-ти происходят основные открытия. Самый высокий – в экономике и философии. Иммануил Кант сформулировал, то, что потом было названо канто-лапласовской гипотезой происхождения мира, в 68 лет. Это в те года! Поэтому я полагаю, что развитие междисциплинарных исследований есть способ правильно расположить исследователей, которым 70- 80 лет. Обратите внимание, что успех таких людей как Борис Раушенбах и Сергей Капица в междисциплинарных исследованиях наступил как раз в эти возрасты именно потому, что они входили в те сферы, которые требуют научной зрелости. Но это опять частные решения, как решение казахстанской пенсионной системы. Это решения для университетов. Куда производительно разместить людей в возрасте 70-80-90 лет? Нужно найти общее решение, потому что сомневаюсь, что рабочих мест для миллионов, десятков миллионов, в возрасте, который мы по ошибке считаем пенсионным, что такое количество рабочих мест найдется в университетской системе. Поэтому давайте подумаем, может, мы что-то придумаем вместе.
...
А. А.: Я бы сказал, что и на тот, и на другой вопрос ответ, на мой взгляд, лежит в ценностной сфере, потому что важна мотивированность. Мотивированность возникает от представлений, что в этом мире хорошо, что в этом мире плохо, что дoлжно и что не дoлжно делать в этом мире. Поэтому общее депрессивное состояние мира связано с тем, что мы находимся в промежутке между успешными ценностями 1968-го года, которые исчерпались, и какими-то новыми, которые еще не возникли. Можно ли здесь что-то делать? Да, конечно, можно. Те проекты, которые в последнее время пытается реализовывать МГУ, экономический факультет МГУ, состоят вот в чем. Во-первых, мы пытаемся формировать междисциплинарность, и по решению совета МГУ любой студент теперь обязан прослушать не менее четырех курсов на других факультетах МГУ. Выбор его. Он может слушать о роли Уильяма Шекспира в мировой культуре или о математических моделях в управлении космическими аппаратами, про которые читает профессор Соловьев на Мехмате, или о происхождении сознания на биофаке – и это попытка формировать тот самый высококачественный человеческий капитал.
- что характерно, подобные порядки с курсами по выбору (хотя и чуть менее размашистые - ну нету под рукой такого множества факультетов всех профилей) когда-то действовали на Физтехе, но как раз где-то НЯП в интервале 2008-2015 были отменены; по причине требований министерства о сокращении нагрузки на студентов! Заботится оно о человеческом капитале, ночей не спит...
Мы сейчас пытаемся реализовать проект, который имеет рабочее название «Первая группа», а формально называется «Группа повышенной академической нагрузки» – это студенты, которых мы отбираем из победителей Всероссийской олимпиады по экономике, и которым читаются совершенно новые курсы – профессура конкурирует за право читать этим двадцати пяти ребятам. И ими занимается одновременно один из наших блестящих выпускников, один из наиболее перспективных молодых макроэкономистов в мире, номинированный на медаль Кларка – Олег Ицхоки из Принстонского университета, он научный руководитель группы. То есть мы пытаемся дать им и международное образование, и, скажем, прочесть курс, который одновременно соединил бы историю народного хозяйства и историю экономических учений, потому что движение идей и движение хозяйства, вообще говоря, связано сложным образом.
Вот это все попытки, на мой взгляд, выйти на формирование высококачественного человеческого капитала и достроить ту верхушку, которая обнажилась и оказалась пустой в нынешнем мире, верхушку проседающей вниз системы всеобщего высшего образования.
Вопрос из зала: У меня, Александр Александрович, к Вам вопрос. Вы упоминали о смене ценностей, о том, что грядет некий поворот в развития человечества, меня интересует ваше конкретно мнение, какие ценности могут измениться, и, соответственно, какие результаты могут получиться?
А. А.: Я по-прежнему подтверждаю, что не берусь предсказывать, какие ценности придут, но занимать пассивную позицию в ситуации такого ценностного сдвига, на мой взгляд, неверно, тем более университетам. Элитным университетам неверно занимать такую позицию, поэтому давайте я косвенно отвечу на этот вопрос. С моей точки зрения, есть проблемы, которые подлежат решению через ценностный сдвиг, ну например, тоже противостояние разных точек зрения, оно существенно и неразрешимо, когда существует краткосрочный взгляд. Вообще, краткосрочный взгляд, short-term orientation – это большая беда в современном мире, особенно для элит. Если вы руководствуетесь коротким взглядом, то правильно «пилить» деньги, пока они не ушли из бюджета, прямо на ходу. Если вы смотрите на 3 года вперед, то уже 30% есть смысл отпилить, а 70% все-таки надо куда-то употребить. Если вы смотрите в десятилетней перспективе, то уже 30% отката не имеет экономического смысла. Договоренность между либералом и консерватором вполне возможна, если они оба обладают долгосрочным взглядом. В коротком взгляде они находятся в игре с нулевой суммой, и либо один одолел другого, либо другой. Поэтому ценностный сдвиг, которого я бы хотел добиться в российских элитах, связан с возникновением long-term orientation и договороспособности.
Я много раз говорил о том, что главная проблема моей родной страны – отсутствие договороспособности, и что большое счастье, что у нас есть флаг, гимн, герб, но нет девиза, потому что сейчас девиз бы звучал так «Я с этими на одном поле не сяду». А я считаю, что это совершенно неверная постановка вопроса, потому что тебя никто не обязывает соглашаться, любить, дружить, но разговаривать ты обязан, коммуницировать обязан и должен постараться договориться, потому что, если ты не можешь договориться со своими соотечественниками о проблемах развития страны, то тогда вообще непонятно, кто будет отвечать за будущее страны. Поэтому, мой ответ состоит в том, что
ценности долгосрочной ориентации и договороспособности – это то, что я хотел бы усилиями университетов, образования, вносить в происходящий ценностный сдвиг. Но что и чем сменится – это очень тяжелый вопрос. Я не берусь на него отвечать.