[image]

Стратегическое планирование перед Первой мировой

Теги:история
 
RU Алдан-3 #10.09.2009 12:36  @MIKLE#09.09.2009 17:45
+
+1
-
edit
 

Алдан-3

аксакал
★★☆
Fakir>> Попалась такая вот небезынтересная "полуконспирологическая" версия начала 1-й мировой
MIKLE> Даже забор лучше чем конспирологическая параша(с)

Тут есть тонкий момент.
В статье есть отсылки на телеграммы, дневники и другие фактические материалы.

Вопрос, эти отсылки просто высосаны из пальца или материалы имели место быть в реальности?

В первом случае статья просто идёт на растопку печки.
Во втором интереснее :)
   3.5.23.5.2
BY SERGEY_1884 #10.09.2009 13:27  @Алдан-3#10.09.2009 12:36
+
+3
-
edit
 

SERGEY_1884

втянувшийся


Алдан-3> В статье есть отсылки на телеграммы, дневники и другие фактические материалы.
Алдан-3> Вопрос, эти отсылки просто высосаны из пальца или материалы имели место быть в реальности?
Алдан-3> В первом случае статья просто идёт на растопку печки.
Алдан-3> Во втором интереснее :)

Видите ли как в любой конспирологии тут нужно пристальное внимание к деталям, а самое главное к тому что автор оставил за скобками (в частности внутри британскую политическую ситуацию). Проверять каждую цитату, каждый документ нет ни времени ни желания.
Автор сам не читает то что пишет:
«Грей заявил, что британское правительство желает поддерживать прежнюю дружбу с нами, и оно останется в стороне, поскольку конфликт ограничится Австрией и Россией. Если же мы втянем и Францию, то положение немедленно изменится и британское правительство, может быть, вынуждено будет принять немедленные решения».
В выделенном предложении говорится о том что конфликт между А-В и РИ должен остаться локальным и ГИ недолжна в него вмешиваться. И где в приведенной цитате намек на то что ГИ должна вести войну только против России.
Сам же автор приводит конвенцию об урегулировании Англо-русских противоречий. Возникает вопрос зачем Англии натравливать ГИ на РИ?
Вот РИ на ГИ я бы еще понял. Но война между РИ и ГИ+А-В закончится стремительны поражением РИ, и в Лондоне это прекрасно понимают.
Далее несамостоятельность Франции во внешней политике в 1914г - смех в зале. Автор путает ситуацию 1914 с ситуацией 1940г.
В общем в книге много умолчаний и передергиваний.

Просто сам тезис что если бы Англия четко прояснила бы свою позицию по поводу участия или не участия в ПМВ мог её(ПМВ) предотвратить более чем сомнителен. Тем паче до Германии была своевременно доведена информация что поводом для вступления ВБ в войну послужит нарушение нейтралитета Бельгии. Немцы на это предупреждение глубоко нагадили. Посчитав что разгром Франции стоит войны с Англией.

Самая страшная лож это где всё правда, но не вся правда.
   
Это сообщение редактировалось 10.09.2009 в 14:19
PT MIKLE #10.09.2009 17:06  @Алдан-3#10.09.2009 12:36
+
-2
-
edit
 

MIKLE

старожил

Алдан-3> Тут есть тонкий момент.


а какая разница. эито всё конспирология, значит неверно значит параша. зачем проверять если официально всё бвло иначе и все это знают?


это конечно шутка но я просто к месту процитировал одного модератора.
   
+
+1
-
edit
 

Bod

координатор
★★★★☆
100 лет назад началась самая страшная война, которой долго не могли придумать названия. В ней жили и умирали четыре года, не понимая, как такое могло случиться в просвещенной Европе.

Никто не знал, что она будет Мировой. Тем более Первой. Ей долго подыскивали подходящее название. Ни одно не приклеивалось сразу на бесчисленные ряды солдатских могил и обложки монографий академических ученых. Германская, Империалистическая, Великая… Все не то. Только, когда в 1939 году мир снова провалился в такую же всеобщую, и такую же безумную бойню, к ней прилип привычный ярлычок — Первая мировая.

Такой войны мир еще не видывал. Прежние войны все-таки, несмотря на весь их ужас, были локальными. Их вели в «горячих точках», как сказали бы мы теперь. Крымскую – в Крыму. Русско-турецкую — на забытых Богом Балканах. Узким штыком Великой Армии входил Наполеон летом 1812 года в Россию и таким же узким, изъеденным в боях лезвием выдирал себя из необозримых восточных лесов. С первыми холодами армии застывали на зимних квартирах. Мобилизации охватывали ограниченные слои населения.

Конечно, под ружье с каждым поколением попадало все больше народа — 100-150-тысячные армии Наполеоновской эпохи доросли до полумиллионных во Франко-прусскую войну. Конечно, и в 1870 году немцы бомбардировали из пушек Париж. Конечно, смерть и прежде собирала свою обильную жатву на полях сражений, заставляя рыдать матерей и невест.

Но эта была всем войнам война. Впервые в истории она велась не только на земле и море, но и в небесах и ПОД водой. Старухи в деревнях вырывали из сундуков невесть откуда взявшиеся пророчества о том, что «будут летать в небе железные птицы и клевать людей», а в океанах плавать «рыбы стальные и топить корабли». И добавляли: «Вот они – наступили последние времена. Близится конец света». А дети на печках замирали от страха, еще не зная, что их ожидает.

Конец эпохи пара. Великий, гордый, уверенный в себе человек Викторианской эпохи – повелитель чугуна и пара, совсем недавно поставивший на службу себе еще и электричество, вдруг снова оказался беспомощным рабом Божьим, пылинкой в вихре злого времени. Свистящие поезда везли его теперь не на курорт, а на фронт. Электрическая искра помогала передавать по телеграфу не поздравления, а убийственные приказы. И в телефоне слышался не голосок любимой, а прорывающийся через разрывы снарядов сорванный голос корректировщика артогня, передающий координаты цели. Треск пулеметов заглушил все лучшее, что еще осталось в человеческих сердцах.

За четыре года Первой мировой в странах, в ней участвовавших, было призвано 72 миллиона человек. Только убитыми потери достигли 10 миллионов. В основном молодых и здоровых мужчин — наиболее физически крепких. Впервые появилось выражение «неизвестный солдат». Часто люди не успевали даже узнать друг друга в сколоченных наскоро подразделениях, а их уже накрывало «чемоданами» целыми взводами, вылетавшими из жерл тяжелых артиллерийских орудий, которых никто даже не видел. В моду вошла стрельба с «закрытых позиций». Поэтому дольше всего солдат жил в артиллерии, а меньше всего — в пехоте. Пехотному же офицеру срок жизни выпал совсем короткий — прапорщику на фронте от силы два-три месяца. «Царица полей» — пехота — целыми полками переселялась на поля смерти.

А ведь никто поначалу не думал, что так все обернется. Ну, убил 28 июня 1914 года в Сараево туберкулезный мальчик из Боснии Гаврило Принцип австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда… Разве первого? Разве не убил точно так же горячий итальянский парень Луиджи Лукени австрийскую императрицу Елизавету в 1898 году? Не вспыхнула же из-за этого австро-итальянская война, несмотря на все приграничные споры между двумя странами!

И разве не убивали тогда без числа террористы русских министров и великих князей, итальянского короля Умберто в 1900-м, американского президента Мак-Кинли в 1901-м, сербского короля Александра в 1903-м, и, наконец, совсем уж недавно – в 1908 году португальского короля Карлуша?

Августейшие особы гибли, словно кто-то невидимый открыл на них охоту. Но мир стоял. Где-то в африканских колониях покоряли очередное чернокожее племя. И никому даже в голову не приходило перерыть Европу окопами от Ламанша до Адриатики и начать истреблять друг друга новейшими патентованными способами. И сама мысль такая казалась чудовищной. Особенно если вспомнить, что в 1907 году великие державы подписали Гаагскую конвенцию, установившую новые, «гуманные» правила ведения войн. В числе их имелись, между прочим, такие чудесные статьи, как 23-я, запрещавшая «объявлять, что никому не будет дано пощады», и 25-я, строго не рекомендовавшая «атаковать или бомбардировать каким бы то ни было способом незащищенные города, селения, жилища или строения». Храмы, госпитали и исторические памятники та же конвенция требовала «щадить, насколько возможно», а частную собственность беречь и ни в коем случае не подвергать конфискации.

В теории все в мире было устроено самым наилучшим образом. Но на практике эрцгерцога вероломно убили, и вдруг стали разжиматьcя такие скрытые пружины, которые европейское общество, очарованное видимым прогрессом, совершенно не замечало.

Оказалось, что противоречия между мировыми финансово-промышленными группами достигли точки кипения. Что бурно развивающемуся германскому империализму уже просто некуда расширяться. Что Франция и Россия давно горят желанием сбить с него спесь. И, что самое главное, все давно ГОТОВЫ к войне и не видят в ней ничего опасного. Интервью русского военного министра генерала от кавалерии Сухомлинова, размещенное еще весной 1914 года во влиятельнейшей газете «Биржевые ведомости», совершенно недвусмысленно гласило: «МЫ ГОТОВЫ!»

«От войны произойдет только хорошее». В частных же беседах с сослуживцами Сухомлинов, если верить мемуарам премьер-министра Коковцева, признавался: «Все равно войны нам не миновать, и нам выгоднее начать её раньше… Государь и я, мы верим в Армию и знаем, что из войны произойдет только одно хорошее для нас».

Ждали только хорошего от войны, точно так же чувствуя себя к ней готовыми, и в Берлине. Германский кайзер Вильгельм II был человеком ярким и своеобразным, болезненно помешанным на рекламе. «Он жаждет быть невестой на каждой свадьбе и покойником на каждых похоронах», — шутили о нем. Внук великого Вильгельма I, объединившего вместе с Бисмарком Германию, и британской королевы Виктории, он мучился от приступов острейшего комплекса неполноценности.

Дожив до пятидесяти пяти лет, кузен Вилли, как дружески называл его российский император Николай Второй, тоже приходившийся ему родственником, так и остался великовозрастным мальчишкой. Он ложился спать с револьвером на прикроватной тумбочке и просто физически страдал от мысли, что его любимой Германии, от которой он себя не отделял, досталось такое скромное место под солнцем. У Англии — море и самый мощный флот. У России — самая большая в мире армия. А мы, немцы, что же? Неужели нам досталась только нудная обязанность трудиться, производя на экспорт косы и швейные машинки?

Побывав в Лондоне у родственников по бабушке, Вильгельм бросался домой заводить мощный флот — чтобы был не хуже, чем у англичан. А вернувшись из Петербурга, принимался с новой энергией муштровать своих гвардейцев, форма которых почти не отличалась от русской лейб-гвардии. Кузен Вилли все еще играл в солдатики, как маленький. А министры охотно ему подыгрывали.

Россия не посмеет. Немецкие разведчики из Петербурга доносили, что Россия «планирует не решительное наступление, а постепенный отход, как в 1812 году». А германский посол граф Пурталес рапортовал из столицы русских царей, что эта страна, несмотря на ее гигантские размеры, не вступит в войну из-за страха революции. В Петербурге действительно даже летом 1914 года бастовали рабочие, что невероятно радовало Вильгельма, признавшегося однажды: «Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно. Но я не могу НЕ НЕНАВИДЕТЬ их».

Серб Гаврило Принцип из Боснии, убивший в Сараево наследника австрийского престола, был славянином. По другой версии — боснийским евреем. Террористическая организация «Млада Босна», членом которой он состоял, являлась (вот уж это совершенно точно!) славянской «фирмой» на содержании у сербских спецслужб. Все это казалось отличным способом «наказать» Сербию. Особенно учитывая особую «любовь» к славянам кайзера Вильгельма. Правительство престарелого австрийского императора Франца Иосифа запросило берлинского союзника, как тот смотрит, если мы вторгнемся в Сербию? Ведь сил просто нет этих наглецов терпеть! Мало того, что о великой империи южных славян грезят, так еще и эрцгерцогов наших убивают! Берлин ответил, что положительно – мол, вторгайтесь, поддержим, а Россия, союзница Сербии, вмешаться не посмеет.

Австрия объявила мобилизацию против Сербии. Россия совершенно неожиданно для Германии — против Австрии. Пока ограниченную, но вполне способную стереть империю Габсбургов с карты Европы. Вильгельм вдруг понял, что просчитался, что русские опять хотят воевать и что вместо очередного бряцания словами и оружием, придется проводить мобилизацию против России… Лезть в большую войну с не придуманным еще названием и неясными последствиями.

Непредсказуемые славяне. Все как-то сразу пошло наперекосяк. Ну, кто же мог подумать, что Петербург так быстро воскреснет после позорной Русско-японской войны? Стерпел же он в 1909 году аннексию Австрией Боснии и Герцеговины и даже не пикнул! А теперь обманул лучшие европейские ожидания и готов лезть в драку на все деньги, угрожая пройтись по Восточной Пруссии «паровым катком»! Ох, эта загадочная, воистину непредсказуемая славянская душа! Сегодня она валяется в грязи, терпит любые издевательства. Пьяна, нечиста, несусветна. И вдруг в самый неожиданный момент, вопреки любым рациональным расчетам, крестится из последних сил дрожащими пальцами и… восстает с дубиной в руке, занося ее над уютными немецкими домиками, расчерченными затейливой геометрией фахверка. Всем крышу мигом поправлю! Чего вы там, немчура, в бухгалтериях своих насчитали? Погодите, тут еще одна цифирька неучтенная обнаружилась…

В субботу 1 августа 1914 года срок ультиматума Германии, требовавшего от России прекратить мобилизацию против Австрии, истек. Петербург молчал. Скрепя сердце, кайзер подписал приказ о ВСЕОБЩЕЙ МОБИЛИЗАЦИИ своих верноподданных — добрых многодетных немцев, мигом сменивших котелки на островерхие каски с пикой на конце. Великие европейские поезда, летевшие в голубую даль прогресса, в одночасье наскочили друг на друга на узловой станции. Мировая война, которую никто не ожидал, началась. Ружье, повешенное на стену в первом акте, по меткому выражению Чехова, не дожившего ровно десять лет до Первой мировой, выстрелило.

«Все уверены, войны мы избежим». На призывные участки шли с легкой душой. Французы, австрийцы, немцы, сербы и русские были свято уверены в скорой победе. Естественно, в своей, а не врага. У каждой страны имелся замечательнейший план. У немцев — Шлиффена. У русских — наступления в Восточной Пруссии. Сербы надеялись на свою стойкость. Французы — на свой «эллан» (в переводе — «порыв»). Мало кто понимал, какое испытание в действительности ожидает легкомысленные народы. Даже профессиональные военные. Генерал Брусилов, срочно выехавший из Германии, где он проходил лечение на курорте, домой, как только разразился Сараевский кризис, вспоминал слова своего коллеги — помощника командующего войсками Варшавского Военного округа, которого он встретил на вокзале: «Пока мобилизуется лишь Киевский военный округ, но все уверены, что войны мы ИЗБЕЖИМ».

Среди бесчисленных произведений о Первой мировой есть одно совсем короткое, но особенно трогательное — рассказ Ивана Бунина «Холодная осень». В имение к невесте приезжает только что получивший погоны молодой офицер. Первые сражения уже прогремели. Становится ясно, что война будет долгой и страшной:

«Одевшись, мы прошли через столовую на балкон, сошли в сад. Сперва было так темно, что я держалась за его рукав. Потом стали обозначаться в светлеющем небе черные сучья, осыпанные минерально блестящими звездами. Он, приостановясь, обернулся к дому:

— Посмотри, как совсем особенно, по-осеннему светят окна дома. Буду жив, вечно буду помнить этот вечер...

Я посмотрела, и он обнял меня в моей швейцарской накидке. Я отвела от лица пуховый платок, слегка отклонила голову, чтобы он поцеловал меня. Поцеловав, он посмотрел мне в лицо.

— Как блестят глаза, — сказал он. — Тебе не холодно? Воздух совсем зимний. Если меня убьют, ты все-таки не сразу забудешь меня?

Я подумала: «А вдруг правда убьют? И неужели я все-таки забуду его в какой-то короткий срок — ведь все в конце концов забывается?» И поспешно ответила, испугавшись своей мысли:

— Не говори так! Я не переживу твоей смерти!

Он, помолчав, медленно выговорил:

— Ну что ж, если убьют, я буду ждать тебя там. Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне.

…Убили его — какое странное слово! — через месяц»…

Олесь Бузина, 2 августа 2014 года
 
   44

wolff1975

опытный

Крымскую – в Крыму.
 

Автор не знает историю. Крымскую вели и на Камчатке, и на Севере, имели шанс и под СПб вести, но англо-французы не рискнули сунуться.

Русско-турецкую — на забытых Богом Балканах
 


Опять бред. На Кавказе тоже вели
   43.043.0
+
+2
-
edit
 

Fakir

BlueSkyDreamer
★★★★☆
wolff1975> Опять бред. На Кавказе тоже вели

Что ты до мелочей докопался? Оборот "Крымску войну - в Крыму" еще вовсе не значит, что её вели только в Крыму. Вот чисто грамматически. Аналогично с балканскими войнами. А спорить с тем, что в Крымскую и Балканскую войны боевые действия в Крыму и Балканах таки велись - было бы как-то даже странно.

Обычная журналистская статья "ни о чём по случаю", к юбилейной дате. Тык-мык, дёрнули оттуда, отсюда, пара фактов, две-три цитаты, чуть подкрасили эмоциями, подпустили драмы - и вуаля, номер готов, гонорар получен.

Другой вопрос, что этот журнализм в общем-то никаким боком к "стратегическому планированию".
   50.050.0

Fakir

BlueSkyDreamer
★★★★☆
Про разновидность "резунизма" вокруг плана Шлиффена.



...

Речь идет о начавшейся в 1999 году среди западных историков дискуссии о том, существовал ли знаменитый "план Шлиффена" в реальности. Этот спор прошел почти незамеченным в России, о нем не писали в научных работах, и российскому образованному читателю о нем мало что известно. Между тем, дискуссия получилась интересной. В отдаленной степени она демонстрировала черты, роднившие ее с "ревизионистскими" спорами как таковыми, и при желании можно даже провести параллели с баталиями вокруг книг Резуна. Хотя и отличий в данном случае будет не меньше, чем похожих черт.

В своем ЖЖ я публикую измененную, где-то сокращенную, а местами расширенную версию той моей статьи. Расширена она, в первую очередь, за счет параллелей с другими "ревизионистскими" спорами. Я разделил ее на три части в стиле знаменитой гегелевской триады - тезис, антитезис и синтез.

Итак, первая часть. Тезис. "Плана Шлиффена" никогда не существовало в природе...

Именно такой тезис выдвинул отставной майор армии США Теренс Зубер, получивший после выхода в отставку историческое образование в ФРГ и опубликовавший в 1999 г. в авторитетном журнале «War in History» статью под названием «Пересмотр плана Шлиффена». Эта публикация положила начало спору историков, продолжающемуся по сегодняшний день.

Уже сама личность ревизиониста весьма интересна. В исторической науке он не является человеком совсем уж посторонним (процесс написания его диссертации происходил в соответствии со всеми нормами, принятыми в академическом сообществе), однако в целом его можно охарактеризовать немецким словом Seitenansteiger - "человек, вошедший со стороны". Очевидно, стремление успеть сказать свое слово в науке сыграло не последнюю роль в мотивах, которые толкнули отставного военного на столь радикальный пересмотр сложившейся концепции.

В чем же заключается суть тезисов Зубера, изложенных им в десятках статей и трех монографиях? Основная идея состоит в том, что знаменитый меморандум Шлиффена, написанный им незадолго до (или сразу же после) отставки, никогда не являлся основой германского военного планирования. Утверждение о непогрешимом «плане Шлиффена», позволявшем окружить и уничтожить французскую армию в ходе одной-единственной операции, было выдвинуто уже после окончания войны группой отставных офицеров Большого генерального штаба, стремившихся поддержать свою репутацию, оказавшуюся под угрозой. Поскольку и военный архив, и официальная историография находилась под их контролем, им не составило труда скрыть документы, опровергавшие их версию. Как известно, 14 апреля 1945 г. английские зажигательные бомбы уничтожили значительную часть документов Имперского архива в Берлине, в том числе относившихся к деятельности Большого генерального штаба. После этого проверить утверждение официальных германских военных историков стало невозможно, и миф о «плане Шлиффена» надежно закрепился в мировой историографии.

Однако в 1990-е гг. в архивах бывшей ГДР были обнаружены некоторые документы, ранее считавшиеся утраченными. Среди них, в частности, есть манускрипт с описанием планов развертывания и выездных штабных игр (так называемых «штабных поездок») Большого генерального штаба эпохи Шлиффена. Этот документ ясно демонстрирует, что до 1905 г. ничего похожего на гигантское окружение французской армии с обходом Парижа не планировалось. Зубер привлекает также документы, относящиеся к более позднему времени и свидетельствующие о том, что и после 1905 г. «ничто не указывало на какое-либо влияние так называемого плана Шлиффена». Кроме того, Мольтке ни разу не проверял идею, лежащую в основе меморандума 1905 г., на выездных штабных играх. В основе германского военного планирования лежала совершенно иная идея, не имеющая отношения к знаменитому меморандуму.

Идея эта заключалась в том, чтобы сочетать оборонительные и наступательные действия и, умело маневрируя, разгромить французские войска в приграничном сражении. «Мышление Шлиффена двигалось в направлении использования предоставляемой железными дорогами мобильности для внезапных контрударов, окружения и уничтожения противника на своей территории или рядом с ней, а не глубокого проникновения на территорию противника». Мольтке продолжал развивать эту идею, планируя в случае войны оборонительные действия. Согласно Зуберу, «это у российско-французского союза были наступательные планы, не у немцев. Реальное намерение Шлиффена, разделявшееся Мольтке, заключалось в контратаке вторгшихся в Германию российско-французских сил».

Немецкие военные были реалистами и не рассчитывали одержать победу над Францией в течение шести недель; их задачей было, используя преимущество внутренних линий, перебрасывать войска с запада на восток и обратно, создавая локальный перевес сил и нанося противнику чувствительные поражения. Это подтверждается и событиями первых недель кампании – «первые указания Мольтке не имеют никакого сходства с «планом Шлиффена». Задачей немецкого правого крыла было «не маршировать в направлении Швейцарии, а атаковать приграничные укрепления французов с тыла». При этом масштабное преследование противника не планировалось, поскольку заставило бы германские войска удалиться от своих железных дорог и тем самым потерять решающее преимущество – возможность быстрой переброски с одного фронта на другой.


Согласно Зуберу, «германским планом войны в августе 1914 г. был не план Шлиффена». В августе-сентябре 1914 г. на северо-востоке Франции развернулась не гигантская кампания на окружение, а приграничное сражение, окончившееся победой германских войск с последующим преследованием отступавшего противника. Несмотря на ряд ошибок оперативного и стратегического руководства, победа была одержана благодаря общему превосходству немецкой пехоты. Парадоксально, но Зубер присоединяется к тем, кто полагает, что Мольтке не понял основополагающую идею Шлиффена; вместо того, чтобы после первых побед перебросить мощную группировку на Восточный фронт и там нанести оперативное поражение русской армии, шеф Большого генерального штаба организовал масштабное преследование французов, тем самым потеряв возможность маневрировать по внутренним линиям и допустив начало войны на истощение, в которой Германия не имела шансов на победу.

Что же представляет собой в таком случае знаменитый меморандум Шлиффена? Зубер обращает внимание на несколько важных аспектов. Во-первых, силы германской армии в меморандуме значительно больше, чем имевшиеся в реальности. Шлиффен предлагал развернуть на Западе 96 дивизий – при том, что всего в германской армии их было 72. Во-вторых, в тексте содержится очень много произвольных допущений и неясностей (касательно темпов операции, переброски войск и так далее), которые профессионал уровня Шлиффена попросту не смог бы игнорировать, если бы речь шла о серьезном проекте. В-третьих, меморандум описывал практически невероятный (даже в 1906 г.) случай войны против Франции без участия России. В-четвертых, документ был написан тогда, когда Шлиффен уже отошел от дел, и хранился в его семейном архиве. Таким образом, меморандум Шлиффена не являлся основой для германского военного планирования. На практике он применялся только для того, чтобы убедить политическое руководство в необходимости резкого увеличения численности сухопутных войск. «В реальности основной целью меморандума было предъявить аргументы в пользу максимально возможной сухопутной армии».


Из своего тезиса Зубер делает далеко идущие выводы, выходящие за пределы чисто военной сферы. «План Шлиффена», пишет он, на протяжении многих десятилетий являлся краеугольным камнем в системе доказательств германской ответственности за развязывание Первой мировой войны, а также существования особо агрессивного германского милитаризма. «Без плана Шлиффена политическая и военная ситуация 1914 года выглядит совершенно иначе» - полагает Зубер. У германских военных не было планов агрессии. Кто же, в таком случае, является виновником начала мировой войны?

Автор не дает прямого ответа на этот вопрос, заявляя, что он выходит за рамки собственно военной истории. Однако в то же время Зубер неоднократно старательно подчеркивает: именно российская мобилизация, которая рассматривалась в Берлине (справедливо, по мнению Зубера) как пролог к неизбежному началу войны, вызвала ответную реакцию немцев. Собственно, здесь можно проследить определенную параллель со многими другими ревизионистами, включая Резуна: делая одно смелое заявление ("Плана Шлиффена не существовало" или "Сталин собирался напасть на Гитлера в 1941 году") и приводя в его пользу массу аргументов, автор выводит из него гораздо более масштабную и гораздо хуже обоснованную схему ("В развязывании Первой мировой виновата Россия" и "Гитлер был ледоколом мировой революции, во Второй мировой войне виноват СССР" соответственно).

Правда, уподоблять Зубера Резуну все-таки не стоит. Ревизионизм Зубера - это "респектабельный ревизионизм", его статьи и монографии - не наполненная прямым враньем "попса", а вполне солидные научные издания, автора которых можно обвинить в неправильной интерпретации, но никак не в фальсификации или изобретении фактов.


   56.056.0

Fakir

BlueSkyDreamer
★★★★☆
Fakir> Про разновидность "резунизма" вокруг плана Шлиффена.
Не является весомым аргументом и тот факт, что меморандум был посвящен войне только против Франции – как свидетельствуют документы, Шлиффен действительно полагал, что после войны с Японией российская армия на некоторое время выведена из игры. Ряд критиков Зубера указывает на то, что он слишком примитивно трактует сам меморандум. На деле это – сложный документ, который предусматривал не единственно возможный сценарий, а различные варианты действий. Так, охват Парижа с запада вовсе не был догмой; скорее это был нежелательный сценарий на случай, если французы решат отступать вглубь страны. Не выдерживает критики и ссылка Зубера на то, что меморандум долгое время хранился в семейном архиве; в действительности существовало несколько копий этого документа.


Вторым направлением критики ревизионистской концепции является связь между меморандумом 1905 г. и другими документами, относящимися к германскому военному планированию. В противоположность Зуберу, его оппоненты прослеживают четкую связь между планированием Большого генерального штаба в конце XIX – начале ХХ вв. и меморандумом Шлиффена. Так, идеи развертывания главных сил армии на западе, обхода линии французских крепостей и нарушения бельгийского нейтралитета появились за несколько лет до 1905 г. Как пишет Т. Холмс, «план представляет собой естественное продолжение предшествующих размышлений Шлиффена». Аналогичная преемственность прослеживается между «планом Шлиффена» и последующим военным планированием эпохи Мольтке-младшего – «меморандум служил базой всех германских военных планов до 1914 г.». Отличия «плана Мольтке» от «плана Шлиффена» объясняются в основном произошедшими в различных областях изменениями, заставлявшими вносить коррективы в военное планирование.
 
У некоторых читателей может возникнуть ощущение, что приведенные в предыдущей части возражения полностью опровергают концепцию Зубера. Именно так, в частности, трактуется результат дискуссии в новейшей немецкой «Энциклопедии Первой мировой войны». На деле дискуссия вокруг выдвинутого Зубером тезиса еще не завершена, хотя в последние годы ее интенсивность несколько снизилась. Сегодня уже можно сказать, что работы Зубера наряду с исследованиями других историков, выступающих в роли его критиков, привели к определенной корректировке взглядов на германское военное планирование в преддверии Первой мировой войны. Картина деятельности Большого генерального штаба в начале ХХ в. предстает перед нами более комплексной, чем это часто принято было считать.

Способствует продолжению дискуссии – и мешает поставить точку в данном вопросе – также состояние источниковой базы. Несмотря на упомянутое выше обнаружение новых документов, история германского военного планирования начала ХХ в. может быть восстановлена лишь фрагментарно. Прямых ответов на ряд важных вопросов по-прежнему нет. При этом нельзя исключать, что в дальнейшем будут обнаружены новые документы, восполняющие погибшие в 1945 г. фонды Имперского архива и позволяющие ликвидировать многие «белые пятна».


Подводя промежуточный итог дискуссии, представляется целесообразным разделить идеи ревизионистов на несколько составляющих. Первая из них – критика тезиса о «непогрешимом плане Шлиффена, испорченном Мольтке» - является практически общепризнанной в научном сообществе. Исследователи признают, что в реальности история германского военного планирования была намного сложнее и многограннее, чем утверждали официальные немецкие историки. Меморандум Шлиффена не являлся инвариантным планом боевых действий, который Большой генеральный штаб попытался воплотить в жизнь в августе 1914 г. Речь скорее может идти о некой концепции, наборе общих идей, характерных для германского стратегического планирования начала ХХ в. в целом.

К числу этих идей принадлежит уверенность в том, что предстоящая война будет войной на два фронта, в которой Германии предстоит столкнуться с численно превосходящими силами противника. В связи с этим в начальной фазе кампании планировалось развернуть основные силы на одном из фронтов, причем уже в конце XIX в. для этого был однозначно выбран западный театр военных действий. Здесь им следовало действовать активно и добиваться решающего разгрома противника – Зубер неоднократно воспроизводит идею Шлиффена о том, что «в войне на два фронта Германии нужны полные победы», уничтожение, а не ослабление противника. Кроме того, уже в первые годы ХХ в. идея о необходимости нарушения бельгийского нейтралитета присутствует во всех германских планах.


Этот набор идей слабо согласуется с тезисом Зубера о том, что германское военное планирование носило сугубо оборонительный характер. Не случайно именно эта составляющая его концепции является одной из главных мишеней критиков.

И, наконец, важным аспектом ревизионистской концепции является по сути отрицание агрессивных устремлений германской военно-политической элиты и особой ответственности Германии за развязывание Первой мировой войны. Совершенно очевидно, что столь сложная и комплексная проблема не может быть решена в процессе анализа стратегического планирования. Вопрос о германском милитаризме и «германской вине» намного шире, чем проблема «плана Шлиффена». Значение последнего часто преувеличивалось – в том числе отечественными историками, писавшими, что «принятие этого плана окончательно привело к преобладанию военной верхушки над политическим руководством империи». Такая постановка вопроса позволяла на основании ревизии представлений о «плане Шлиффена» делать масштабные выводы о германской политической и военной стратегии как таковой. Однако в действительности подобные выводы можно делать только на основе изучения всех аспектов проблемы, в том числе политических. Именно поэтому дискуссия о «плане Шлиффена», увенчавшаяся серьезным прогрессом в сфере изучения германского военного планирования, мало что меняет в нашем представлении о причинах Первой мировой войны в целом.
 
   56.056.0

в начало страницы | новое
 
Поиск
Настройки
Твиттер сайта
Статистика
Рейтинг@Mail.ru