[image]

Николай I

и николаевская эпоха
 
1 2 3 4 5
+
+1
-
edit
 

Iva

Иноагент

бан до 28.03.2024
A.1.> Может я не справедлив к Александру - но ИМХО точно он боялся за свою власть, потому и начудил с бумагами.

Я тоже склоняюсь к точке зрения, что Александр сознательно подвесил ситуацию, опасаясь свержения. И создал неопределенность в наследовании, чтобы два претендента были в подвешенном состоянии.
   54.0.2840.9954.0.2840.99
+
-
edit
 

Fakir

BlueSkyDreamer
★★★★☆
A.1.> После фразы, что расцвет Пушкина пришелся на александровские времена, а на николаевские только деградация и "анохронизм" можно дальше не читать... ;)
A.1.> Это Болдинская осень то (1830 год напомню) деградация? Или "Капитанская дочка"(1836)?

Ну такие у человека вкусы :D


A.1.> Ну вот именно что конспирология - действительно непонятно почему Констанстин тянул с официальным отказом - когда и сам Николай (см. первый пост в этой теме) уже в 1819 г. от Александра узнал что он будет следующим императором, ...
A.1.> Это да - тут полные непонятки (и сомневаюсь что мы узнаем когда нибудь истину)- но натягивать сову на пень, что дескать Константину вдруг захотел заделаться маленьким польским королем (вместо целого российского императора) - это уже по моему совсем... :eek:

С одной стороны - я тоже думаю, что вряд ли. С другой - а как такую версию опровергнуть?
В этом контексте даже интереснее, насколько он перевирает события польского мятежа.

В 1820 г. Константин развелся с великой княгиней Анной Федоровной, чтобы вступить в морганатический брак с Жанеттой Грудзинской. В результате этого события Акт 1797 г. был дополнен положением о последствиях неравнородного брака, а возможное потомство от нового союза цесаревича теряло право на наследование престола. Сам Константин такое право не утрачивал, но оказывался лицом к лицу с неприятным фактом. Если он займет престол, то не будет иметь прямых наследников. По боковой линии ему будет наследовать брат Николай. Предвидя такую возможность (во всяком случае, объясняя свои действия именно так), Константин решает отречься от права на наследование престола. Напомню, что никаких правил для отречения на тот момент не существовало.
 


Вот тут тоже вопрос - а насколько он сам решил отречься, или к этому его мягко, но настойчиво подтолкнули? Что-то подсказывает, что вовсе не обязательно сам.
   49.049.0
+
-
edit
 

Fakir

BlueSkyDreamer
★★★★☆
A.1.> Вот тут несколько проясняется ситуация - короче полный дурдом, и автором его и главным виновником был Александр I (выложу простынку здесь, а то ссылки часто гибнут):
A.1.> ОТРЕЧЕНИЕ ЦЕСАРЕВИЧА КОНСТАНТИНА ПАВЛОВИЧА ОТ ПРАВА НАСЛЕДОВАНИЯ ПРЕСТОЛА
A.1.> Да блин, получается что Александр приссал родному брату дать в руки бумагу об наследовании - может боялся что его тогда пришьют, как папашу ихнего (ну не сам Николай, так может быть кто то из его окружения).
A.1.> Может я не справедлив к Александру - но ИМХО точно он боялся за свою власть, потому и начудил с бумагами.

Угу, ну очень похоже.
Ситуацию подвесил в сильно неопределённом состоянии, иглу в яйце спрятал аж в четырёх независимых местах и наверняка довёл это до сведения всех заинтересованных лиц.

И если у Александра такие подозрения были к обоим братцам по отношению к себе - ну или даже как минимум относительно кого-то одного - то что бы помешало возникнуть трениям при наследовании и между оставшимися братцами?
   49.049.0

Iva

Иноагент

бан до 28.03.2024
Fakir> И если у Александра такие подозрения были к обоим братцам по отношению к себе - ну или даже как минимум относительно кого-то одного - то что бы помешало возникнуть трениям при наследовании и между оставшимися братцами?

Александр ошибся в главном. Он подозревал свою мать ( и, соответсвенно, брата Николая), а заговор имел целью "истребление всей царской фамилии".
Ну или в умеренном варианте - введение конституции Муравьева.
   54.0.2840.9954.0.2840.99
+
+1
-
edit
 

Alex 129

координатор
★★★★★
Улыбнуло :)

Как известно Императорский Царскосельский лицей задумывался Александром I как специальное учебное заведение, где он хотел что бы вместе "с народом" (в духе прогрессивных взглядов того времени) обучались его младшие братья великие князья Николай (т.е. будущий Николай I) и Михаил. Это кстати была единственная такая попытка, ибо и до и после царские дети получали только домашнее образование.
Но в итоге не срослось, ибо вдовствующая императрица Мария Федоровна была категорически против нарушения устоев.

Но тем не менее, именно в силу вышесказанных замыслов лицей первоначально был размещен в царской резиденции в Царском Селе во флигеле, который соединялся с самим дворцом вот таким двухэтажным переходом (видимо подразумевалось что великие князья будут только учится в лицее, а жить в отличии от других воспитанников, как им и положено по статусу - во дворце):

К чему это все - а к тому что этот самый переход между лицеем и дворцом в темное время суток видимо плохо освещался и недоросль Пушкин со товарищами любили устраивать там засады и внезапно в темноте лапать проходящий по коридору женский обслуживающий персонал... :D

Видимо до поры, до времени это сходило им с рук (тавтология :) ) - то ли персонал не жаловался на проделки "барчуков", то ли это считалось в порядке вещей.

Но случился прокол (замечу что этот эпизод хрестоматийный, хорошо известен и изучен пушкинистикой) - по ошибке в темноте ощупыванию подверглась не некая ожидаемая "горничная Наташа", а фрейлина императрицы княгиня Варвара Волконская. Причем сию даму на тот момент в литературе как правило описывают как старую, пожилую и пр.
Так вот фрейлина пожаловалась на эпизод своему брату светлейшему князу П.М. Волконскому, а тот будучи руководителем Министерства императорского двора имел право прямого доклада императору, и соответственно пожаловался царю. Император в свою очередь вызвал директора лицея Е.А. Энгельгардта:

Александр Павлович на другой день, увидев Энгельгардта, сказал ему: «Твои лицеисты не дают прохода фрейлинам моей жены. Что же это будет?» Энгельгардт объяснил, как было дело, и просил простить Пушкина. Царь смягчился. «Старуха, быть может, была в восторге от ошибки молодого человека», – сказал он, легкомысленно улыбаясь.
 


Повторюсь эпизод это широко известен в пушкинистике, но тут наткнувшись на него в литературе в очередной раз я вдруг подумал - а сколько же лет тогда было княгине Волконской?

Так вот, когда ее лапал 17-летний Пушкин "старухе Волконской"©царь было 35 лет... :D
Эпизод имел место быть в 1816 г., Волконская Варвара Михайловна (1781–1865).

Нет, я конечно знаю, что в то время к возрасту были другие мерки - но все равно забавно :)
   55.0.2883.8755.0.2883.87
BY V.Stepan #16.01.2017 22:49  @Alex 129#16.01.2017 21:37
+
-
edit
 

V.Stepan

аксакал
★★☆
A.1.> Так вот, когда ее лапал 17-летний Пушкин "старухе Волконской"©царь было 35 лет... :D

Нашевсё знал толк в опытных женщинах :)
   38.938.9
+
-
edit
 

Alex 129

координатор
★★★★★
(навеяло срачем в политическом про спасение братского украинского народа, от него самого себя видимо…))

Давно читаю (и все никак не могу дочитать до конца - уж больно тетенька графоманка) воспоминания А.Ф. Тютчевой, дочери известного поэта, бывшей при дворе фрейлиной во время царствования двух императоров: Николая I и Александра II (у второго она была еще и воспитательницей его младших детей).

Чем сей мемуар интересен? – во первых подробным описанием быта, нравов и главное - состояния умов тогдашнего императорского двора и высшего слоя общества, во вторых – дама эта была активной сторонницей славянофильства (и даже вышла замуж за писателя Аксакова, бывшего одним из лидеров этого движения, ну или скорее идеологии – как хотите это называйте) – в связи с чем ее писанинина воспоминания обильно пересыпаны всеми этими славянофильскими тараканами.

Слушайте это же мрак! :eek: – читаю и матерюсь:
- греки! они же православные! т.е. типа наши – наши!? - стонут понимаешь под турецким игом – надо спасать!
- какие то там славяне в Австро-Венгрии – тоже млять за них надо вписаться – а то дескать страдают бедолаги под гейропейцами.
- братушки – …

Был бы это просто треп экзальтированных дам в светских салонах, да и ладно с ним – но она, к примеру, приводит свои диалоги по сабжу с царем (Александром II), а тот ни много ни мало на полном серьезе считает себя царем всех, в первую очередь славян конечно, ну и вообще православных... (ну не с юридической точки зрения царем конечно, а типа по призванию, по божьему промыслу и т.п.).
Под рукой нет книги для цитат, но по смыслу примерно так: «вы как православный царь должны поднять всех славян бла-бла-бла, царь в ответ (как прапорщик в фильме ДМБ) – бахнем, обязательно бахнем, но потом…».

Нам, имея послезнание реального развития истории, конечно намного проще судить, но блин эти же люди у руля страны стояли, политику определяли, границы, жизнь и судьбы миллионов людей – и это все на десятилетия (если не на столетия) вперед.


Вот уже прошло более 150 лет с описываемых в книге событий – т.е. полтора века вполне приличный срок, что бы оценить - а как оно было то на самом деле:

п.1) греки – а что греки? где все эти греки были последние 150 лет? что нам (России) с этих греков было то?
п.2) даже смешно комментировать.
п.3) про братушек с Алоизычем и с НАТОй – ну тут все в курсе… )))

Ну и где хоть капля смысла и профит от вписывания за? ;)
   11.011.0
RU Alex 129 #24.01.2017 13:38  @Alex 129#24.01.2017 10:30
+
-
edit
 

Alex 129

координатор
★★★★★
A.1.> воспоминания обильно пересыпаны всеми этими славянофильскими тараканами.

К слову неплохой материал на днях появился - как на Руси западничество и его антитеза славянофильство завелись (несколько заумно - ну так и предмет обсуждения такой же левый... :D ):

Нет ничего страшнее для человека, чем столкновение с реальностью. Думать, что ты уникален — и узнать, что есть миллионы таких же, как ты, или лучше тебя. Считать человека близким другом — и понять, что у него есть своя, собственная жизнь, иное мнение и иные знакомства. Это классическая история любви: обожествлять встреченную девушку, ждать от неё слишком многого — и разочароваться, увидев обычного человека, с его дурными привычками и недостатками.

Роковой женщиной России долгое время был Запад — с его свободой личности, демократией, красивым и чётким устройством жизни, белоснежной улыбкой, сияющей с рекламы сигарет. Как и любимой девушке, ему прощали многое: геноцид, колониализм, фашизм, «холодную войну», антирусскую «клюкву»… На его недостатки закрывали глаза. Стремились увидеть проблему в себе, а не в нём. Верили его обещаниям, злились на обман и измены. Но забывали обиды при первом же знаке, дающем надежду на новую любовь…

Расставаться с иллюзиями горько и трудно. Слишком многое было положено на алтарь, слишком сильно верили в счастье. Кажется, что после такой большой любви ничего хорошего не будет. Фаза отрицания («нет, Запад — наш друг, он хочет миру только добра») сменяется безудержной ненавистью («гейропа, новый фашизм, антихрист»). Но столкновение с реальностью необратимо: Египет, Ливия, Сирия, Украина… Информационные войны, слишком явная несправедливость в спорте, глумливые признания победителей «холодной войны». Ювенальная юстиция, иностранные агенты, распущенность посещающих американское посольство доморощенных «интеллигентов»… Напрасны призывы «отдать Крым», «либерализовать экономику», «покаяться». В одну реку нельзя войти дважды — изменилась и река, и ты сам.

Остаются вопросы: что же это было за наваждение и куда идти дальше? В чём заключалась та грёза, воплощение которой почему-то увидели в Западе? Чего же, на самом деле, ждали от него и хотели? Можно сколь угодно долго поносить бывшую возлюбленную за несоответствие идеалу. Но чтобы двигаться вперёд — надо взглянуть внутрь себя. В чём твой идеал? Насколько он вообще возможен в реальной жизни? И что надо сделать, чтобы сказка стала былью?

Как ни странно, всё это в истории России уже было. Александр Герцен — лицо русского западничества — вернулся с Запада ярым сторонником особого русского пути. Его идеи, пройдя сложную дорогу из надежд и разочарований, вылились в Великий Октябрь — нашу попытку самим построить свой идеал. Сбылось не то предсказание, не то пожелание самого Герцена: «Россия никогда не сделает революцию с целью отделаться от царя Николая и заменить его царями-представителями, царями-судьями, царями-полицейскими».


Чего же не смогла найти в Западе русская интеллигенция 40-х годов XIX века? Смогут ли её поиски пролить свет на текущие российские вопросы?

Западники и славянофилы

С именем Герцена связан «классический» спор западников и славянофилов. На первый взгляд, всё просто: одни видят западный уровень жизни и тянутся к нему, утверждая, что нужно просто перенести чужой опыт на нашу землю. Другие — упорствуют, обуреваемые националистическими чувствами: они подчёркивают особенности России, ищут в её истории исключительные слагаемые, замечают на Западе только плохое… Кажется, подобные разъяснения каждый слышит ещё в школе.

На самом деле, как раз на первый взгляд в разговорах Герцена и Алексея Хомякова сложно усмотреть спор. Формально оба они были «европейцами», по сути же — русскими. Дело в том, что в эти годы не существовало ещё какой-либо оформленной специфически русской философии: вся интеллигенция жила западными мыслителями. Спор западников и славянофилов, если рассматривать его формально, — это дискуссия о соотношении идей Гегеля и Шеллинга, чуть позже — Фейербаха.

Что такое «особый русский путь»? Это буквально идея Гегеля о «призвании народов»: каждая историческая общность воплощает всемирный дух по-своему — по-германски, по-английски, по-русски. Константин Аксаков — настроенный более националистично, чем большинство славянофилов — утверждал, что «русский народ специально призван понять философию Гегеля». Юрий Самарин вообще говорил, что «судьба православной церкви зависит от судьбы гегелевской философии».

Понятно, что в основном славянофилы всё же старались не присягнуть без остатка идеям заграничных мыслителей, а найти что-то ценное на Российской земле. Но риторика «загнивающего Запада» была для них (пока ещё) неприемлема. Сам Хомяков, обычно избегавший крайностей, называл Запад «страной чудес», и считался англофилом.

Это определение лучше всего поясняет царившее в русской интеллигенции отношение к Западу. Как славянофилы, так и западники не могли принять Николаевскую Россию — с её беспросветной тоской, дремучестью, наплевательским отношением к человеку (что простому крестьянину, что интеллигенту), господством узколобой, но цепкой за власть элиты. Не так много лет прошло с восстания декабристов, продолжалась реакция, интеллектуалы могли только прятаться по квартирам и мечтать о светлом будущем. Мечты эти порождали идеальные образы: для кого-то всё справедливое и прекрасное замкнулось на некоем мифическом Западе, для других — на Московской Руси. За этим не стояла статистика или богатая фактология. Это — просто разные названия Утопий, рождённых в головах сидящих в каком-нибудь Санкт-Петербурге людей.

Стоит отметить, что западники в этом отношении оказались людьми более прогрессивными. Русская и мировая история изучались в основном ими, а не славянофилами. Западники первыми столкнулись с несоответствием придуманному идеалу как реального Запада, так и реальной Руси. С ними же связано и начало оформления особой русской философии, и зарождение русского коммунизма.


Герцен о славянофилах: «У нас была одна любовь, но не одинаковая».

Хомяков связывал свободу — эту общую для интеллигентов ценность — с «органичностью» и «целостностью». Он противопоставлял им западный рационализм, стремящийся всё проанализировать, раздробить, разделить, сделать узкой специальностью. Творчество человека, требующее душевной и умственной широты, заменяют наборами механизмов, производящих примитивные операции. Сами люди становятся лишь винтиками и шестерёнками капиталистической системы. В целом, эта позиция шла от немца Шлегеля, писавшего, правда, про Британию и Францию. Славянофилы видели начало западного рационализма в католической схоластике, и противопоставляли ей православие. Для них шлегелевская Германия ничем не выделялась из других европейских держав.

Впрочем, само существование идей Шлегеля показывает, что Запад не был монолитным: в нём содержался потенциал «альтернативности», развитием которого и занялись славянофилы. В дальнейшем то же произойдёт с марксизмом: русский коммунизм ухватится за идеи Маркса, которые были одновременно и западными, и «не-мэйнстримными».

Кто-то из славянофилов связывал свою органичную Утопию с Московской Русью. Однако Хомякову принадлежат строки, исполненные большего негодования к русской истории, даже чем у радикального западника Петра Чаадаева. «Ничего доброго, ничего достойного уважения или подражания не было в России. Везде и всегда были безграмотность, неправосудие, разбой, крамолы, личности угнетение, бедность, неустройство, непросвещение и разврат. Взгляд не останавливается ни на одной светлой минуте в жизни народной, ни на одной эпохе утешительной».

И западники, и славянофилы признавали наличие не только разных цивилизаций, к каждой из которых должны применяться свои мерки, но и общечеловеческую культуру. И те, и другие считали, что по этой «общей шкале» Россия отстала от «передового мира». Как уже было сказано, покаяние за «грехи прошлого» были свойственны Хомякову даже в большей степени, чем западникам. Однако в славянофилах жила уверенность, что «недостойная избрания Россия — избрана». Её отсталость позволит ей действовать, уже опираясь на неудачный опыт соседей. Она сумеет избежать ошибок западного мира, продвинуть мировую культуру вперёд, пройти новым, более правильным путём. В этом же смысле славянофилы не принимали реформ Петра I. Им казалось, что император решил просто повторить путь Европы, не учитывая негативные его стороны.

Поэтому когда славянофилы противопоставляют западному богословию русское, они говорят не о реальном, историческом русском богословии. А об идеале, проекте, осуществление которого — дело будущего. Если они связывали русскую историю с крестьянской общиной, то не потому, что она действительно была определяющей для российского государства. А потому, что принцип общинности (с некоторыми «модификациями») виделся славянофилам идеалом человеческой жизни.

То, что мы называем «западниками», было движением ещё менее единым, чем славянофилы. Они все поддерживали Петра I, но ещё в большей степени, чем какой-нибудь Хомяков, отторгали современную им николаевскую Россию. Свои Утопии они отождествляли с «Западом», однако конкретное содержание этого образа у разных мыслителей сильно отличалось.

Так называемое «либеральное» западничество, более умеренное, крепко держалось за идеи Гегеля и интересовалось скорее эстетикой, нежели вопросами реальной политики. В этом смысле они были настоящими гегельянцами: немецкий философ считал, что на Австрийской империи история закончила своё развитие. И вместо того, чтобы пытаться что-либо изменить, пора переходить к коллекционированию и созерцанию. Духовным лидером этого направления был Николай Станкевич.

Герцен же был лидером «революционного» (относительно) западничества, которое акцентировалось на социальных проблемах и занималось (или хотело заниматься) претворением идеалов в общественную жизнь. Одно время Герцен называл учение Гегеля «алгеброй революции», затем, поняв его ограниченность, стал сторонником Фейербаха. Следующим шагом на этом пути должен был стать марксизм, но сделали его уже другие поколения.

К этому же «крылу» относился Виссарион Белинский. Сейчас он более известен как тонкий литературный критик, однако ему принадлежит заслуга куда большая. Белинский может считаться первым оригинальным русским философом. Он выделил и проговорил некоторые общие идеи, лежащие в основе утопий русской интеллигенции — и славянофильской, и западнической. Его заметки повлияли на Николая Фёдорова, оригинальная философия которого уже получила широкое признание, а также Николая Чернышевского, «пробудившего» Ленина.

Вообще, славянофильство и западничество очень легко переходило одно в другое, поскольку между ними не было фундаментальных противоречий. Иван Киреевский был ярым западником, затем стал славянофилом. Но и тогда он мог заявлять: «Я и теперь еще люблю Запад, я связан с ним многими неразрывными сочувствиями». Он, как и другие интеллигенты его поколения, был универсалистом. Русская культура, по его мнению, должна была стать высшей ступенью западной, а не какой-то совсем другой. Киреевский не чурался перенимать всё европейское, если только оно было «прекрасным и благородным». Он был далёк от грёз о Московской Руси и не привязывал свою «утопию» к какому-либо конкретному историческому периоду. А ведь Киреевский стал не просто славянофилом, а православным мистиком, исследователем святоотеческой литературы, близким религиозным центрам вроде Оптиной Пустыни.


Гимн личности

И Белинский, и Герцен отвергли Гегеля, поскольку главной ценностью для них был не некий «мировой дух», а конкретный человек. Герцен вообще не верил в наличие какого-либо «вселенского порядка», непреложного закона прогресса, гармоничное развитие природы и человечества. Мир казался ему холоден и равнодушен к людским судьбам. Природная стихия стремится скорее уничтожить человека, нежели подтолкнуть его к совершенству.

Главным двигателем прогресса для Герцена становится человеческая личность, противостоящая как хаотичным силам природы, так и сковывающим свободу «высшим законам» — хоть государства, хоть гегелевского духа. Для него была неприемлемой концепция, согласно которой современными поколениями нужно пожертвовать ради «жизни грядущей». В призыве пожертвовать жизнью конкретного человека для «истории», «великих задач», он видел отмену реальной человеческой свободы в пользу абстрактной, нечеловеческой, «гегельянской» цели. Ему были ближе шутки про «борьбу свободного человека с освободителями человечества».

Герцен вообще был скептиком и атеистом, верящим больше в конкретные персоналии, чем в идеальные проекты. Посягнуть на свободу личности, единственно обеспечивающую развитие, — значило для него кинуть человечество в регресс и упадок. В какой-то момент эта концепция приняла у Герцена уродливые формы. В книге «С того берега» он возвеличивает «образованное меньшинство» и описывает угрозы ему со стороны «внутреннего варвара» — простого народа. Герцен явно верит не в «человечество», а в конкретных, выдающихся людей. Впрочем, такая вера была характерна и для многих западных «гуманистов». Остаётся непонятным, как у столь «независимого» человека хватит сил, чтобы противостоять злонамеренной природе или государственной машине насилия. Но и это — парадокс всякого примитивного индивидуализма, впоследствии Герценом преодолённый.

В любом случае, неудивительно, что Герцен никогда не был сторонником западной демократии. Даже идеи Маркса были для него слишком формализованными и «надличностными». Ближе всего к Герцену оказался анархизм Прудона (чью газету «Голос народа» он издавал и финансировал).

Подобно современным «либералам», западники считали, что Европа — это оплот человеческих свобод: личности, слова, предпринимательства… Не так давно были провозглашены идеалы Великой Французской революции. Последовавшая за ней реакция, казалось, была преодолена восстанием июля 1830 года. Пришедший к власти Луи-Филипп постепенно отошёл от своих «либеральных» истоков, однако во Франции назревала новая революция. Свидетелем её и стал Герцен в 1848 году.

Однако после непродолжительных побед, новые французские революционеры стали жертвой жесточайшей реакции. Герцен побывал в Италии, Швейцарии, Ницце, Лондоне — но нигде не нашёл той свободы, которой искал. Он писал, что после неудачи 1848 года, Европу охватило разложение. Вместо развитой личности Запад порождал мещанство.

Вместо рыцаря из романов главным героем Европы оказался лавочник. «Под влиянием мещанства все переменилось в Европе. Рыцарская честь заменилась бухгалтерской честностью, гуманные нравы — нравами чинными, вежливость — чопорностью, гордость — обидчивостью, парки — огородами, дворцы — гостиницами, открытыми для всех (т. е. для всех, имеющих деньги)». Может показаться, что Запад может спасти политическая борьба в парламенте или даже революция низов, ненавидящих господствующий мещанский класс. Однако ненависть эта вызвана не отвержением рабочими и крестьянами стиля жизни новых «буржуа», а простой завистью. Крестьянин, совершивший революцию, не станет строить социализм — он лишь займёт место старого «хозяина». Иными словами, Герцен считает, что Запад поражён мещанством и аморальностью насквозь, во всех своих составляющих. Всякая политическая борьба, всякое восстание там станет лишь переделом собственности, а не изменением системы жизни.

Это открытие покончило с западничеством в России — по крайней мере, в его форме 40-х годов. Герцен хватается за ту же идею русской «отсталости», что и славянофилы — высказанную, кстати, впервые «западником» Чаадаевым. Даже после реформ Петра Россия не встала безвозвратно на европейские рельсы — у неё есть возможность «пойти другим путём», не ведущим в общее обмельчание и мещанство. В каком-то смысле в обычном русском крестьянине личности осталось больше, чем в современном западном мещанине.

Впоследствии это представление будет оформлено в идею о «типах» и «ступенях» развития. Европа, согласно этой теории, находится на высокой ступени низкого («плохого») типа развития, а Россия — на низкой ступени высокого типа развития.

Герцен обращается к славянофильской теме крестьянской общины — как организации жизни, правильно совмещающей личное и общественное. Он противопоставляет её обезличивающей капиталистической системе. Конечно, в России свободы было не больше, чем на Западе. Однако русский народ ещё не знал «греха» частной собственности — единственным собственником был царь. И потому он смог сохранить в себе стремление к всеобщей справедливости. Русская интеллигенция почти в полном составе верила, что Россия сможет перейти от царизма к совершенно новому строю, минуя капитализм.

Герцен становится ещё большим противником либеральной демократии: он начинает понимать, что личность невозможна в условии полной разобщённости, которую он связывал с наличием частной собственности. Герцен готов даже защищать царя, если на его место станут претендовать либералы-буржуа. Бывший западник становится ярым анти-западником. Он оказывается родоначальником народничества, в широком смысле этого слова, включающем и Достоевского, и революционеров 70-х годов.

Народ у нас всегда отделяли от нации и национализма. Нация — искусственное образование, порождение рациональной капиталистической государственности. Народ же связывался с духом, с культурой, иногда — с землёй. Это не отвлечённое понятие, а общность реальных людей, как правило, из «низших» слоёв общества: рабочих, крестьян. В них сохранилась связь с трудом, «реальной жизнью». Они более «русские», православные, чем представители «высших классов», они менее подвержены сиюминутным веяниям и мещанским искусам. И после Герцена в народничестве сохранилось негативное отношение к самому институту государства — оно представлялось «машиной насилия», сборищем паразитов на теле простых людей. Ощущение разрыва с народом станет главной трагедией русской интеллигенции.

Вера Герцена в «особый путь», в возможности русского народа войдут в странное сочетание с изначальным его пессимизмом и скептицизмом. Герцен, защищая Россию, в письме французскому историку Жюлю Мишле скажет: прошлое русских темно, настоящее — ужасно. Остаётся им только вера в будущее. Полноценная позитивная идея русского мессианства возникнет только у коммунистов.

Впрочем, вера Герцена в личность также ничем не обосновывалась. Жизнь казалась ему бесчеловечной и печальной. Он повторял, что «объективная наука не считается с человеческими иллюзиями и надеждами». В этом смысле трудно даже говорить о влиянии Фейербаха — тот был оптимистом, вера в человека у него была в полном смысле религиозной. Герцен же — подчёркнутый атеист и скептик. Николай Бердяев скажет, что он «был более художник, чем философ, и от него нельзя требовать обоснования и развития философии истории».


Русский парадокс

Этот парадокс характерен для русской интеллигенции. Несмотря на свою внешнюю приверженность западным идеям, она была явлением особого порядка. Герцен говорит о своих современниках: «Что же коснулось этих людей, чье дыхание пересоздало их? Ни мысли, ни заботы о своем общественном положении, о своей личной выгоде, об обеспечении; вся жизнь, все усилия устремлены к общему без всяких личных выгод; одни забывают свое богатство, другие свою бедность — идут, не останавливаясь, к разрешению теоретических вопросов. Интерес истины, интерес жизни, интерес науки, искусства, humanitas поглощает все… Где, в каком углу современного Запада найдете вы такие группы отшельников мысли, схимников науки, фанатиков убеждений, у которых седеют волосы, а стремления вечно юны?».

Интеллигенция была порождением не философской идеи, а идеи моральной. Бердяев скажет, что это — родимое пятно русского народа: у нас всегда чувство, стихия преобладали над формой, чёткой интеллектуальной системой. Началась интеллигенция с Радищевского «душа моя страданиями человечества уязвлена стала». Символом её стал Чернышевский, про которого тюремный конвой вспоминал: «Нам поручено везти преступника, а мы везем святого». Суть её ёмко описал советский поэт Евгений Винокуров:

«О состраданье! Нет страшнее силы!

И силы беспощадней, чем народ,

Познавший жалость. Он хватает вилы

Спасать несчастных. Он топор берёт.

«Авроры» залп! Встают с дрекольем сёла.

Но это ж началось в минуту ту,

Когда Радищев рукавом камзола

Отёр слезу, увидя сироту»

Спор западников и славянофилов, утопии Чернышевского, как бы антироссийская критика Чаадаева — всё это было лишь «случайными чертами», под которыми скрывался «прекрасный лик». Не конкретные идеи, а человеческий запал интеллигенции оказывал влияние на современников. Об этом говорят и приведённые воспоминания Герцена, и слова Тургенева: «Мы тогда в философии искали всего на свете, кроме чистого мышления».

У русских были реальные основания претендовать на особый путь развития, и даже на присвоение себе «альтернативных» западных идей. Да, критику рационализма начал Шлегель — но сам он находился внутри цивилизации, этот рационализм породившей. Российская же интеллигенция была соткана из иной культуры. Она начинала с переработки западных идей (из которых предпочтение отдавала «альтернативным», революционным), но постепенно стала выдвигать нечто новое, более соответствующее её внутреннему содержание. Русские интеллектуалы стали пересматривать своё наследие, находить в нём особые черты.

Так, православие не было просто «отставшим католичеством». Его особенности долгое время не были философски оформлены, но они существовали. Уже Хомяков начал ссылаться на особое место души в представлениях русских. Именно её, по словам Аксакова, пытаются заменить выстраиванием жёстких государственных форм, полицейщиной. «Совесть заменяется законом, внутренние побуждения — регламентом, даже благотворительность превращается в механическое дело; на Западе вся забота о государственных формах».

Эта «душевность» и не склонность к выстраиванию чётких систем породили иное отношение русских к государству. Высшие классы на западе более ясно ощущают общественную иерархию и своё место в ней (в этом смысле они-то и есть воплощение «органичности», к которой стремились славянофилы). Они действуют «по закону», рамки частной собственности для них священны. Русские же постоянно ставят под вопрос справедливость любой иерархии, любого закона и наказания, любого разграничения собственности. Интеллигенты, дворяне или разночинцы, испытывали вину перед народом за своё положение. Иерархия, в которой трудовой народ оказывается внизу, казалась им ненормальной, греховной. Лев Толстой даже казни преступников будет считать несправедливыми: дикость народная страшна, но виноваты в ней высшие слои, государство и интеллигенция. Бердяев утверждает: «Кающиеся дворяне — явление чисто русское».

Это — черты портрета классического отечественного западника. Здесь нет ни ненависти к России, ни презрения к своему народу, ни желания присягнуть иноземцам и исправлять «российскую культурную личность» их штыками. Признание недостатков страны, покаяние за совершённые ошибки не становится поводом для самоуничижения и провозглашения своей исторической неполноценности. Это «разбор полётов», необходимый, чтобы правильно реализовать заложенный в России недюжинный потенциал. Западники верили, что русские смогут построить жизнь лучше и правильнее, чем в Европе. Они смогли признать, что переоценивали Запад, и ещё больше надежд возложили на российские особенности. Невольно возникает вопрос: в каком смысле современные наши либералы могут называться «западниками» или «интеллигенцией»? Что это за подмена понятий?

В конечном итоге, само название «западники» — весьма условное. Главными для нашей интеллигенции всегда были идеи, образы идеального устройства общества, а не конкретные страны, валюты, авианосцы и посольства. Она никогда не хотела «чистых унитазов», красивых ламп, комфортной жизни. Можно сказать, что интеллигенция изначально всё это имела — но она же тяготилась им. Она жаждала свободы, справедливости, нравственности, творчества (для каждого человека!) — и сразу же отреклась от реального Запада, увидев там победу ненавистного ей мещанства. Идеи её были русскими, и от русскости своей она никогда не отказывалась.

Конечно, Герцен — это ещё «плоть от плоти» господствующий класс. Чернышевский, представитель уже разночинной интеллигенции, скажет про него: «Какой умница! Какой умница! И как отстал!.. Присмотреться, — у него все еще внутри московский барин сидит». Однако встреча Герцена с Западом, породившая разрушение иллюзий и необходимость поиска новых путей, стала началом огромного процесса, исполнившего заветы своего родоначальника. Капитализм не приживётся в России, наша страна свернёт на другой путь в ХХ веке. Парадоксально, но именно это событие станет торжеством идей русского «западничества».
 

Дмитрий Буянов - «В современной Европе нет юности и юношей». Парадокс русского западничества - ИА REGNUM

21 января 1870 года умер Александр Герцен – философ, ставший и лицом русского «западничества», и главным его противником.  Нет ничего страшнее для человека, чем столкновение с реальностью. Думать, что ты уникален — и узнать, что есть миллионы таких же, как ты, или лучше тебя. Считать человека близким другом — и понять, что у него есть... // regnum.ru
 
   11.011.0

PSS

литератор
★★☆

Ну а какие же промахи были совершены в период, когда Финляндия входила в состав Российской империи?

Одна из самых забавных ошибок привела к тому, что дом муми-троллей стал таким, каким мы знаем его сейчас.

После того, как Финляндия вошла в состав Российской империи, мореходство начали быстро развивать. Одна из главных проблем заключалась в том, что море в архипелаге Хельсинки было мелким и потому опасным для кораблей. Было необходимо построить новый маяк.

Начальник лоцманского ведомства Пер Густав Бродд предложил построить маяк на островке Глосхолм. Российский директор маяков Финского залива Леонтий Спафарьев, однако, заявил, что этот план безумен, поскольку остров находился слишком близко к побережью, и маяк не помог бы морякам ориентироваться в архипелаге.

Николай I, однако, прислушался к мнению Бродда, и после длительного и дорогостоящего строительного процесса на маяке зажегся свет в сентябре 1835 года. Сразу стало понятно, что маяк находится в неправильном месте и может даже представлять опасность для кораблей. Через 30 лет маяк погасили, его верхнюю часть разобрали и построили высокую крышу в форме конуса.

Переделанный маяк пришелся по душе девушке, семейная дача которой находилась неподалеку от острова Глосхолм. Маяк в воображении Туве Янссон превратился в круглый дом муми-троллей.

История маяка закончилась еще до того, как была опубликована первая книга о муми-троллях «Маленькие тролли и большое наводнение» (Muumit ja suuri tuhotulva, 1945 год). Во время Зимней войны финская армия заметила, что российские бомбардировщики используют необычное строение в качестве ориентира на пути к Хельсинки.

Финские власти взорвали сооружение 14 марта 1940 года. Это, правда, произошло слишком поздно. Зимняя война закончилась одним днем раньше, но указ об отмене взрыва не дошел вовремя до нужного человека.
 

Как Николай II финнов разозлил, или Забытые моменты из истории Финляндии

Любая страна предпочитает вспоминать успешные, переворотные моменты своей истории. Но что же пошло не по плану? Книга «Страна тысячи ошибок» предлагает альтернативную точку зрения на историю Финляндии. // yle.fi
 
   44
+
-
edit
 

Alex 129

координатор
★★★★★
Из переписки шефа жандармов графа Бенкендорфа с Николаем I по поводу Лермонтова, точнее его знаменитого стихотворения "Смерть поэта" написанного под впечатлением от смерти Пушкина и последовавшей за этим реакцией общества по поводу оной {гибели}:

Докладная записка Бенкендорфа:
Я уже имел честь сообщить Вашему Императорскому Величеству, что я послал стихотворение гусарского офицера Лермантова генералу Веймарну, дабы он допросил этого молодого человека и содержал его при Главном штабе без права сноситься с кем-либо извне, покуда власти не решат вопрос о его дальнейшей участи, и о взятии его бумаг как здесь, так и на квартире его в Царском Селе. Вступление к этому сочинению дерзко, а конец — бесстыдное вольнодумство, более чем преступное. По словам Лермонтова, эти стихи распространяются в городе одним из его товарищей, которого он не захотел назвать.
 



Резолюция царя на докладе (весь Николай I в последней фразе как он был, ну почти весь... ;) ):
Приятные стихи, нечего сказать; я послал Веймарна в Царское Село осмотреть бумаги Лермонтова и, буде обнаружатся еще другие подозрительные, наложить на них арест.
Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он; а затем мы поступим с ним согласно закону.
 

Для тех кто школу прогуливал, на всякий случай ссылка на само возмутительное произведение Михаила Юрьевича:
:)

Михаил Лермонтов - Смерть Поэта

Михаил Лермонтов - Смерть Поэта //  www.all-poetry.ru
 
   11.011.0
+
-
edit
 

Fakir

BlueSkyDreamer
★★★★☆
A.1.> Давно читаю (и все никак не могу дочитать до конца - уж больно тетенька графоманка) воспоминания А.Ф. Тютчевой, дочери известного поэта, бывшей при дворе фрейлиной во время царствования двух императоров: Николая I и Александра II (у второго она была еще и воспитательницей его младших детей).
A.1.> Чем сей мемуар интересен? – во первых подробным описанием быта, нравов и главное - состояния умов тогдашнего императорского двора и высшего слоя общества, во вторых – дама эта была активной сторонницей славянофильства (и даже вышла замуж за писателя Аксакова, бывшего одним из лидеров этого движения, ну или скорее идеологии – как хотите это называйте) – в связи с чем ее писанинина воспоминания обильно пересыпаны всеми этими славянофильскими тараканами.
A.1.> Слушайте это же мрак! :eek: – читаю и матерюсь:
A.1.> ...
A.1.> Был бы это просто треп экзальтированных дам в светских салонах, да и ладно с ним – но она, к примеру, приводит свои диалоги по сабжу с царем (Александром II), а тот ни много ни мало на полном серьезе считает себя царем всех, в первую очередь славян конечно, ну и вообще православных... (ну не с юридической точки зрения царем конечно, а типа по призванию, по божьему промыслу и т.п.).
A.1.> Под рукой нет книги для цитат, но по смыслу примерно так: «вы как православный царь должны поднять всех славян бла-бла-бла, царь в ответ (как прапорщик в фильме ДМБ) – бахнем, обязательно бахнем, но потом…».

Ну всё-таки мемуары (особенно экзальтированных дам ;) ) - источники всегда весьма специфические. Объективности для - не стоит только из них делать таких глобальных выводов. Мало ли что там было на самом деле, в разговоре между царём и фрейлиной? А главное - почему. Во-первых, что там ей царь отвечал - мы знаем только с её мемуарных слов. И напутать могла со временем по памяти, да и просто сочинить ради собственной гордости - "вон сам царь так же думал!". И даже если не напутала и не сочинила - не исключено, что царь мог сам прекрасно знать, с кем имеет дело; послать как-то неудобно, так проще поддакнуть, чтоб отвязалась.
   50.050.0
+
-
edit
 

Alex 129

координатор
★★★★★
Fakir> И даже если не напутала и не сочинила - не исключено, что царь мог сам прекрасно знать, с кем имеет дело; послать как-то неудобно, так проще поддакнуть, чтоб отвязалась.

Ну так царь в ответе и отмазался :) - поскольку был реалистом, в том смысле, что знал об отсутствии у страны необходимых для этого военных и экономических ресурсов.
Тут фишка в другом - мемуары показывают настроения в определенных кругах тогдашней элиты, и царь с этими настроениями не мог не считаться.
Та же Тютчева приводит массу примеров как окружение долбило Александра II о продолжении Крымской войны до победного конца, и царь даже элите не мог открыто сказать, что реальных шансов на победу нет, и что эту войну в интересах страны надо прекращать как можно быстрее.
Тут сложилась даже такая интересная ситуация, когда с одной стороны сам царь говорить про реальное положение дел мог только скрытно в самом узком кругу единомышленников, а роль гласного рупора выполняла императрица Мария Александровна, которая в ответ на наезды той же Тютчевой и других патриотов о продолжении войны могла открыто говорить "где деньги Зин?", как воевать с армией где ни один генерал не верит в победу и пр.
   11.011.0
+
+1
-
edit
 

Alex 129

координатор
★★★★★
Стабильность царя Николая. Как «весна народов» 1848 года навсегда изменила Россию.

«Господа, седлайте коней, во Франции революция!» — этими словами в конце февраля 1848 года император Николай I остановил бал, обратившись к собравшимся на нем офицерам. Свержение короля Луи-Филиппа I и провозглашение в Париже республики были для Петербурга весьма неприятным сюрпризом. Дальнейшие события подтвердили худшие опасения российского двора: к началу марта волнения из Франции перекинулись на другие европейские государства.



В Бадене, Гессен-Дармштадте и Саксонии под давлением улицы к власти пришли либеральные правительства. В Мюнхене и Берлине развернулись настоящие уличные бои, и испуганные монархи пообещали созвать германский парламент для разработки конституции. В середине марта восстала Вена — после этого революционная волна, получившая название «весны народов», быстро распространилась на Италию, Венгрию и Чехию.

Возмущение, паника и ужас — так можно охарактеризовать реакцию официального Петербурга на события февраля-марта 1848 года в Европе. Николай I всерьез боялся, что европейский революционный вал захлестнет сначала Царство Польское, а затем и всю остальную Российскую империю.

Конечно, никаких реальных оснований для подобных опасений не было. Страна третий десяток лет пребывала в полудремотном состоянии николаевского царствования, и никакая смута России не грозила. Первоначальный воинственный порыв царя (чтобы задушить революцию в зародыше, он приказал готовиться к интервенции в Европу) вскоре сменился озабоченностью за безопасность границ России и сохранение внутренней стабильности.

Реакцией на мнимую угрозу со стороны Запада стал манифест 14 марта 1848 года, в котором были такие формулировки: «запад Европы внезапно взволнован ныне смутами, грозящими ниспровержением законных властей… Мы готовы встретить врагов Наших, где бы они ни предстали… Разумейте языцы и покоряйтеся: яко с нами Бог!»

В европейских столицах истеричный и агрессивный тон царского манифеста вызвал лишь недоумение, а в самой России послужил сигналом к ужесточению правил и без того зарегулированной внутренней жизни. Император был искренне убежден, что только сохранение российской самобытности, сформулированной в уваровской формуле «православие, самодержавие, народность», могло защитить его государство от революционной заразы с «гниющего» Запада. Знаменитый историк Сергей Соловьев в те дни пророчески заметил: «Нам, русским ученым, достанется за эту революцию». И действительно, за отсутствием в стране доморощенных смутьянов и прочих «карбонариев», власть принялась рьяно искоренять крамолу в науке, литературе и журналистике. Так началось печально известное «мрачное семилетие» — последний, самый унылый период правления Николая I.

В первую очередь была резко усилена цензура. В марте 1848 года власти обратили внимание редакторов столичных газет и надзирающих за ними цензоров на «предосудительный дух многих статей» и предупредили об ответственности за «всякое дурное направление статей журналов, хотя бы оно выражалось в косвенных намеках». Иллюстрируя тогдашнюю общественную атмосферу, историк русской литературы и журналистики Павел Рейфман в книге «Из истории русской, советской и постсоветской цензуры» приводит цитату из дневника цензора Александра Никитенко:

«Наука бледнеет и прячется. Невежество возводится в систему… Теперь в моде патриотизм, отвергающий все европейское, не исключая науки и искусства, и уверяющий, что Россия столь благословенна Богом, что проживет без науки и искусства… Люди верят, что все неурядицы на Западе произошли от того, что есть на свете физика, химия, астрономия, поэзия, живопись».

Власти пытались всячески ограничить ввоз иностранных книг, университетам запретили выписывать журналы и газеты, а в 1849 году всерьез обсуждалась идея о закрытии всех университетов как потенциальных рассадников вредных и опасных идей.

Апофеоз николаевского «мрачного семилетия» — печально знаменитое «дело петрашевцев». Вина этой небольшой группы молодых людей заключалась лишь в том, что они вместе читали и обсуждали вольнодумные труды западных философов, а также известное письмо Белинского Гоголю. Но этого оказалось достаточно, чтобы приговорить их всех (в том числе будущего великого писателя Федора Достоевского) к расстрелу. Лишь в самый последний момент, перед исполнением приговора, осужденным объявили о смягчении наказания — вся церемония их публичной казни была инсценировкой.

В книге советского литературоведа Александра Западова «История русской журналистики XVIII–XIX веков» приводится отрывок из воспоминаний писателя Михаила Лонгинова, как нельзя лучше характеризующий состояние русского общества времен заката николаевской эпохи: «Громы грянули над литературой и просвещением в конце февраля 1848 года. Журналистика сделалась делом опасным и в высшей степени затруднительным. Надо было взвешивать каждое слово, говоря даже о травосеянии или коннозаводстве, потому что во всем предполагалась личность или тайная цель. Слово "прогресс" было строго воспрещено, а "вольный дух" признан за преступление даже на кухне. Уныние овладело всей пишущей братией».

Разгром периодической печати — лишь звено в цепи полицейских репрессий Николая I, которыми он надеялся не допустить в России европейскую «весну народов». К 1850 году цензура взялась за театры. Одним из первых под удар попал драматург Александр Островский, чья пьеса «Свои люди — сочтемся» вызвала неудовольствие самого императора. Его разозлил финал, в котором не было должным образом наказано зло. Автора вызвали к попечителю Московского учебного округа и сделали ему соответствующее внушение. Как пишет Рейфман, «Островский, ошеломленный такой "проработкой", выражает через попечителя благодарность министру просвещения за советы, обещает принять их в соображение в будущих своих произведениях, "если он почувствует себя способным к продолжению начатого им литературного поприща"».

Разумеется, ни к чему путному такая политика привести не могла. Как известно, любая сложная система в процессе своего развития неизбежно испытывает кризис, если она не способна меняться и адекватно отвечать на вызовы времени. Николай I был неглупым человеком и понимал необходимость перемен, но в то же время боялся пойти даже на минимальные уступки общественным запросам. Образно говоря, он пытался проветрить комнату, не позволяя открывать не то что окно, но даже и форточку. Гипертрофированная самоуверенность и апломб императора, его полный отрыв от реальности и почивание на лаврах прошлых успехов сыграли с ним дурную шутку. Его стремление «подморозить» Россию и противопоставить ее остальной Европе привело к тому, что к началу Крымской войны страна оказалась в полной международной изоляции.

Известная фраза Ленина о «гнилости и бессилии» николаевской России, проявившихся в ходе конфликта, вполне справедлива. У нас сейчас мало кто знает, что в Европе Крымскую войну больше принято называть Восточной войной — боевые действия велись не только в районе Крыма. Англо-французская эскадра безнаказанно обстреливала Одессу, Мариуполь, Таганрог, Соловецкий монастырь на Белом море и высадила десант для захвата Петропавловска-Камчатского. Совершенно беззащитной перед угрозой британского вторжения была Аляска.

Кстати, именно тогда впервые возникла идея продать ее Соединенным Штатам. Неприятельский флот крейсировал в Финском заливе недалеко от Кронштадта, всего в тридцати километрах от Петергофа, любимой загородной резиденции Николая I — трудно представить более зримое воплощение бесславного и позорного финала его царствования.

Государь скоропостижно скончался вскоре после получения известия о разгроме русских войск под Евпаторией. Как известно, перед смертью он с горечью сказал наследнику: «Сдаю тебе мою команду, к сожалению, не в том порядке, как желал, оставляя много хлопот и забот… Держи все, держи все…»

По складу своего характера и воспитанию новый император Александр II вовсе не был либералом, но он понимал, что Россия отчаянно нуждается в преобразованиях. Александр II смог без труда отодвинуть от власти ретроградов из окружения своего отца — после поражения в Крымской войне потенциальные противники реформ были посрамлены и деморализованы.

Прежнее поколение сановников и царедворцев, помнивших еще Отечественную войну 1812 года и состарившихся в николаевскую эпоху, окончательно отстало от жизни. Они отказывались понимать, как за это время изменился мир, что могущество страны теперь определялось не столько размерами территории и военной мощью, сколько развитием экономики и умением применять технологические новшества (железные дороги, телеграф, паровые машины).

Как отмечает современный историк Игорь Христофоров, во второй половине 50-х годов XIX века на сцену вышло «новое поколение правящей элиты, хотя выросло оно еще в прежней системе, где это были чиновники "второго эшелона", молодые и амбициозные ученые, журналисты, инженеры, наконец, просто умные люди, не желавшие "прислуживаться". Они прекрасно знали, как николаевская система устроена и работает, понимали все ее слабые и сильные стороны... Но при этом, по сравнению со своими "отцами", они все же были другими».

С отменой крепостного права в 1861 году начались знаменитые Великие реформы Александра II. Однако модернизация явно запоздала как минимум на несколько десятилетий и к тому же была непоследовательной и половинчатой. В результате спустя полвека непреодолимые противоречия между бурным социально-экономическим развитием России и ее отсталой неэффективной политической системой (которую ни Александр II, ни его сын и внук так и не решились реформировать) привели страну к острейшему системному кризису и революционному взрыву 1917 года.
 

Стабильность царя Николая

Как «весна народов» 1848 года навсегда изменила Россию //  lenta.ru
 
   11.011.0
+
+1
-
edit
 

Iva

Иноагент

бан до 28.03.2024
A.1.> Как «весна народов» 1848 года навсегда изменила Россию: История: Наука и техника: Lenta.ru

A.1.> Апофеоз николаевского «мрачного семилетия» — печально знаменитое «дело петрашевцев». Вина этой небольшой группы молодых людей заключалась лишь в том, что они вместе читали и обсуждали вольнодумные труды западных философов, а также известное письмо Белинского Гоголю. Но этого оказалось достаточно, чтобы приговорить их всех (в том числе будущего великого писателя Федора Достоевского) к расстрелу. Лишь в самый последний момент, перед исполнением приговора, осужденным объявили о смягчении наказания — вся церемония их публичной казни была инсценировкой.

когда они дочитались? или кто-о из них сделал доклад о цареубийстве - их всех повязали.
Не за философию :)

ЗЫ. Я не думаю, что их казнь была инсценировкой изначально. Обосравшиеся судьи впаяли им по максимуму, но так как многие из них были дворяне - приговор должен был утверждать царь. Я думаю, что он офигел от соотношения содеяное-наказание и отправил подышать свежим воздухом. Думаю, для любителя шокировать публику бегая в женском платье (Петрашевского) это тоже было полезно.
   57.0.2987.13357.0.2987.133
Это сообщение редактировалось 17.05.2017 в 12:20
+
+4
-
edit
 

Alex 129

координатор
★★★★★
Iva> Не за философию :)

Ну большинство участников действительно собирались просто попи...ть в приятной компании.



Iva> приговор должен был утверждать царь.

Вопрос дискуссионный - Н1 очень хорошо помнил негативную реакцию общества на казнь декабристов (при том что за теми числился реальный гос.переворот, а не чтение почты литературных критиков).
ИМХО будь Н1 в 1825 году поопытнее как политик, он бы не довел дело до смертной казни.
Так что с петрашевцами он мог с самого начала задумать инсценировку.


Iva> Я думаю, что он офигел от соотношения содеяное-наказание

Нам тяжело, за давностью лет понять настроения людей той эпохи. Скажем в царствование Петра I всем петрашевцам была бы прямая дорога на дыбу (и все бы - включая самих фигурантов - отнеслись бы к этому, как к само собой разумеющемуся). Буквально на днях перечитывал один из томов академического издания Пушкина, там приведены варианты его стихотворений после официальной цензуры (да и самоцензуры самого Пушкина) - читаешь, и думаешь что царю надо было бы самих цензоров допросить, откуда они набрались тех вредных мыслей и смыслов, которые они приписывали совершенно невинным словам и оборотам в цензурируемых ими бумагах... :)))


Iva> для любителя шокировать публику бегая в женском платье (Петрашевского)

Мелочь какая - вот если бы он прибил мошонку к дверям III Отделения канцелярии ЕИВ :F
   11.011.0
+
+2
-
edit
 

Fakir

BlueSkyDreamer
★★★★☆
На правах рекламы исторического анекдота.


Один помещик решил подать Николаю I прошение о приеме его сына в учебное заведение. Он был мало искушен в канцелярских премудростях и не знал точно, как следует обращаться к царю в таких случаях.

Подумав немного, помещик вспомнил, что царя именуют "Августейшим", но так как дело происходило в сентябре, то он написал "Сентябрейший государь".

Получив прошение, Николай надписал на нем: "Непременно принять сына, чтобы, выучившись, не был таким дураком, как отец его".
 
   50.050.0
+
-
edit
 

Fakir

BlueSkyDreamer
★★★★☆
A.1.> А вот что на самом деле думал по сабжу Николай I в переписке не предназначенной для посторонних глаз:
A.1.> В качестве пояснения скажу что Николай в своей повседневной деятельности на посту руководителя государства стремился подражать очень уважаемому им Петру Великому, который как известно был прагматиком до мозга костей, и все происходящее оценивал прежде всего с точки зрения пользы (как он ее понимал конечно) для нужд государства (правда тот же Пушкин едко писал об этом в своем дневнике: «В нём много прапорщика и немного Петра Великого»).
A.1.> Так что в этом смысле Николай I относился к Пушкину и его творчеству с точки зрения той самой сиюминутной казенной "пользы", поэтому если во времена Елизаветы или Екатерины поэт пушкинского уровня получал царский "госзаказ" на какую нибудь хвалебную оду к юбилейной дате, то Николай поручал Пушкину вполне практические задания, вроде написания истории того же Петра I (причем речь идет не о худ.произведении, а именно об историческом исследовании с использованием архивов, в т.ч. тогда закрытых).
A.1.> В этом смысле Николаю не хватило широты кругозора, что бы за тремя соснами повседневности разглядеть лес на перспективу - т.е. значение Пушкина для русского языка и литературы.

A.1.> Но с другой стороны Николай I свое царское ремесло хорошо знал, и на публику в отношении умирающего Пушкина поступил по царски.
A.1.> По злой иронии судьбы в плане материальном от смерти Пушкина его семья выиграла больше, чем если бы Пушкин остался жив - ...

Кстати, еще на эту же тему из уже упоминавшего источника - вполне сомнительного, но пишет, шельма, смачно! :)

В6. ЧТО НЕОБХОДИМО ЗНАТЬ О ПУШКИНЕ – 6

XIV В 30 лет Пушкин женился и Николай не нашёл ничего лучше, как принять Александра Сергеевича на службу в должности придворного историографа: «Я хочу, чтобы у Пушкина была своя кастрюлька супа». Это худшее, что мог придумать хозяйственный немец. Оставшиеся годы поэт прожил с кастрюлей на голове,… //  galkovsky.livejournal.com
 
В 30 лет Пушкин женился и Николай не нашёл ничего лучше, как принять Александра Сергеевича на службу в должности придворного историографа: «Я хочу, чтобы у Пушкина была своя кастрюлька супа». Это худшее, что мог придумать хозяйственный немец. Оставшиеся годы поэт прожил с кастрюлей на голове, как юродивый Миколка. Сидел в архивах, разбирал документы 18 века, в результате издал никчёмную «Историю пугачёвского бунта», отпечатанную огромным тиражом за государственный счёт и никем не купленную. Хотя история разбойника, написанная знаменитым сочинителем, вроде бы была обречена на успех, книга получилась на удивление занудливой и абсолютно нечитабельной. Карамзин из Пушкина был никакой, книга была отчётом перед царём, что хлеб съеден не зря. (Через 70 лет точно также Чехов отчитывался скучнейшим «Сахалином» перед «прогрессивной общественностью» в том, что он не реакционер.)

Своя логика в поведении Николая была и это была логика добрых намерений. Пушкин интересуется историей, написал сочинения о Годунове и Мазепе, остепенился. Почему бы Александру Сергеевичу не сделать большой аванс, в надежде что он продолжит славный путь Карамзина?

Этот аванс Пушкин проел, не сделав ничего, и ничего сделать НЕ МОГ. Когда Жуковский после злополучной дуэли просил Николая сделать для семьи Пушкина и его памяти то же, что было им сделано для Карамзина, Николай страшно удивился:

- Разве можно сравнивать великого Карамзина с шалопаем Пушкиным!

И Жуковский не нашёлся что ответить, хотя подлинное значение Пушкина для русской культуры ему было ясно: Карамзин - трудолюбивый талант, Пушкин – национальный гений.

И наконец, последней глупостью было приближение Пушкина ко двору. Это разжигало его тщеславие в среде, где он не мог его удовлетворить, а кроме того его это просто разоряло. Образ жизни придворного, предполагающий постоянные большие и зачастую бессмысленные траты, был непосилен для пушкинского бюджета и оскорбителен для труда литератора.

Взбесившее Пушкина звание камер-юнкера не было настолько унизительным, как это обычно представляется. Его взбесила тут же увиденная панорама близких и отдалённых последствий придворной службы.

Мундир камер-юнкера не отличался от мундира камергера, а чина после реформы Сперанского оба звания не давали. Камер-юнкерами становились вовсе не безусые юнцы. Например, сверстнику и хорошему знакомому Пушкина Алексею Алексеевичу Бобринскому камер-юнкерство было пожаловано в 27 лет, а он был отцом семейства и родственником Николая I. Между 27 годами Бобринского и 33 годами Пушкина не такая большая разница. Николай физически не мог сразу пожаловать камергерский ключ Пушкину, потому что у того из-за опалы Александра I был недостаточный гражданский чин.

Разумеется, волею царя можно было решить всё, но Николай I учитывал реальный вес Пушкина в тогдашнем обществе. На камергерство он не тянул. Поэт был в ссоре с множеством уважаемых людей: известных литераторов, учёных, представителей высшей знати. Его поведение оставляло желать лучшего. Женившись, он продолжил участвовать в попойках, играть в карты и грязно волочиться за дамами. Камергерство было синонимом солидного человека. Ничего солидного в 33-летнем (да и 37-летнем) Пушкине не было. Всё могла перевесить слава, славы русское образованное общество ВЕЛИКОМУ Пушкину не дало.
 



Несколько офф того же автора, более о Пушкине [показать]



Николай I, холодный прагматик, лишь точно фиксировал общее отношение к Пушкину. Как я уже говорил, это было отношение менеджера, который давал сколько, сколько Пушкин заслуживал по мнению подданных. При триумфе Александр Сергеевич был бы камергером и получил не 40 тысяч, а 200 000. При падении интереса публики и травле, он не получил бы вообще ничего. Никаких эмоций в этих отношениях не было из-за несоразмерности величин. Если Бенкендорф выговаривал, после записки Пушкина об образовании, о необходимости усердных посредственностей, то это говорилось 26-летнему талантливому поэту. Если бы Пушкину было 50 лет, и он был бы на дружеской ноге с Гёте, то тон был бы другой, и содержание было бы другим. Все упрёки Николаю I в том, что он НЕ ПРИКАЗАЛ любить и лелеять Пушкина, смешны. Украинский гетман, пожалуй бы, и приказал. Но у русского царя был иной масштаб. Идеологические фикции ему были не нужны.
 
   50.050.0
Это сообщение редактировалось 22.06.2017 в 16:30
+
+4
-
edit
 

Alex 129

координатор
★★★★★
О пользе для истории следственно-оперативных мероприятий и полицейского надзора.
Трагикомическая вещь.
:p
Сразу после смерти Пушкина Николай I дал указание опечатать его кабинет, дабы исключить возможность пропажи оттуда каких либо бумаг. Опечатал кабинет Жуковский (который как известно был не только поэтом и другом Пушкина, но и официально занимал должность воспитателя наследника престола, т.е. будущего Александра II).

Жуковский сам вызвался для этого дела, т.к. рассчитывал в дальнейшем лично произвести разбор бумаг и изьять оттуда документы, могущие скомпрометировать Пушкина в глазах властей, и соответственно нанести вред его памяти и его семейству. ИМХО конечно Жуковский понимал что просто так это не получится и видимо рассчитывал, что какие то менее «опасные» бумаги он предьявит царю, а уж что то особенное (например связанное с декабристами) под шумок втихаря уничтожит. Жуковский представил на рассмотрение Николаю I «правила», которыми он собирался руководствоваться при разборе архива Пушкина. Правила такие:

1. Бумаги, кои по своему содержанию могут быть во вред памяти Пушкина, сжечь.
2. Письма, от посторонних лиц ему писанные, возвратить тем, кои к нему их писали.
3. Оставшиеся сочинения как самого Пушкина, так и те, кои были ему доставлены для помещения в «Современнике», и другие такого же рода бумаги сохранить (сделав им список).
4. Бумаги, взятые из государственного архива, и другие казенные возвратить по принадлежности.

К правилам Жуковский присоединил еще свое мнение, что письма жены Пушкина надо возвратить ей без рассмотрения.
 



Но тут в дело вмешались органы, и в результате (явно по инициативе Бенкендорфа) ситуация приняла совершенно обратный поворот. По новому, согласованному с императором, указанию пушкинский архив должны были изьять жандармы, перевезти его к себе в контору и там «помочь» Жуковскому в его разборе, причем особо оговаривалось, что органы с теми самыми бумагами «могущими нанести вред памяти» должны быть ознакомлены. Фактически Жуковский из единственного ответственного исполнителя дела превращался просто в понятого во время обыска, изьятия и перлюстрации архива Пушкина.

Как изящно пояснил Бенкендорф (нынешние органы так писать умеют? :) ):
«Мера сия принимается отнюдь не в намерении вредить покойному в каком бы то ни было случае, но единственно по весьма справедливой необходимости, что бы ничего не было скрыто от наблюдения правительства, бдительность коего должна быть обращена на все возможные предметы».
 


При личную переписку жены и Пушкина было решено, что эти письма типа читать не будут, но только ознакомятся соответствует ли их почерк почерку Натальи Николаевны)))
«без подробного оных прочтения, но только с наблюдением о точности ее почерка».
 


Надо сказать, что Жуковский о чем то таком (о находчивости органов с «неподробным» прочтением) догадывался, потому что еще во время опечатывания кабинета он сразу вынес оттуда три пачки таких писем (спрятав их в своем цилиндре), о чем кто то из внедренных в окружение Пушкина сексотов немедленно накатал на Жуковского донос, в связи с чем тот был вынужден письменно оправдываться перед Бенкендорфом (текст сохранился).

Жуковский конечно был глубоко оскорблен таким поворотом (как же – царь ему не доверяет!, а царь потому и царь что никому не доверяет)), и даже сгоряча хотел отказаться от какого либо дальнейшего участия в деле, но потом рассудил что хоть так он как то сможет влиять на ситуацию, и единственно вытребовал условие, что бы архив разбирали не в жандармском управлении, а у него на квартире.

Разбор архива Пушкина занял полтора месяца, из его кабинета были изьяты абсолютно все бумаги, вплоть до смятых и разорванных клочков. Каждый (каждый!!) лист был пронумерован и зарегистрирован в специальных журналах, те самые отдельные обрывки и клочки были сложены и разглажены, также зарегистрированы и сшиты в специальные тетради (причем не абы как, а в той последовательности как они хранились у Пушкина и сейчас известны в пушкинистике как «жандармские тетради»). По итогам было доложено царю, тот дело «закрыл» и все бумаги были сданы в жандармский архив, в котором благополучно пролежали до наших дней и сейчас стали ценнейшим историческим источником, т.е. фактически современные исследователи знают о каждой бумажке лежавшей на (в) столе и шкафах у Пушкина в день его смерти! Это позволило например, по тем самым отдельным листам и обрывкам восстановить замысел некоторых новых произведений Пушкина, которые он планировал к написанию, но не успел реализовать при жизни.

Нет никаких сомнений, что в каком либо другом варианте развития событий, большинство этой информации кануло в потоке времени и обыденной жизни, и было бы утрачено для науки.
Большой вопрос, что Жуковский предпочел бы сохранить, а что уничтожить в случае его личного и бесконтрольного разбора архива, исходя из каких то сиюминутных соображений.
Например та же личная переписка, отданная в итоге жене Пушкина, была не задолго до смерти Натальи Николаевны ей же сожжена. Безусловно это было ее право, но историки до сих пор кусают локти при упоминании этого факта.

Более того, работа с бумагами Пушкина дала еще один, неожиданный (и для тогдашних властей в том числе) результат. Дело в том, что разбирая пушкинские бумаги Жуковский ознакомился с перепиской Пушкина с органами и царем. Сейчас эти сведения давно введены в научный оборот, а тогда кроме собственно Пушкина, Николая I и Бенкендорфа об этом никто не знал, включая как мы видим даже самых близких друзей Пушкина (жена вероятно знала – но понятно что молчала).
Жуковский был настолько этим открытием потрясен (поскольку явственно стала видна «мудрость» отечественных властей, как впрочем и стали ясны мотивы многих поступков Пушкина, до того никому не понятные), что он во первых вынес сор из избы, т.е. поделился этой информацией со своим окружением, во вторых проявив гражданское мужество написал письмо Бенкендорфу (с расчетом что его прочитает и царь), где фактически обвинил власть в бессмысленной травле Пушкина, и доведении ситуации до его гибели. Письмо никаких последствий (по крайне мере зафиксированных в истории) не вызвало (более того оно не сохранилось и в жандармских архивах, поскольку вероятно Бенкендорф не счел нужным хранить компромат на самого себя), поскольку власть предержащие имели свое непоколебимое мнение по поводу Пушкина и его роли для страны (см. пост в середине этой страницы).

Вот как то так.
   11.011.0
Это сообщение редактировалось 16.10.2017 в 12:58
+
+3
-
edit
 

Alex 129

координатор
★★★★★
Попалась интересная цифра.
К вопросу насколько Пушкин при жизни был «нашим всем» именно для тогдашней широкой публики, а не только для круга друзей, поклонников и любителей литературы.

Одним из крупных трудов Пушкина является «История пугачевского бунта», на написание которой он положил огромное количество труда, включая работу в архивах и поездку по местам событий с опросом еще живых свидетелей.

Пушкин (как мы знаем из его дневников) рассчитывал продажей этой книги серьезно поправить материальное положение своей семьи, ожидая получить прибыль в размере не менее 40 тыс. рублей.

В реальности заработать на продаже этого издания он смог сумму не более 20 тыс. рублей, а после его смерти у него на квартире было найдено 1775 непроданных экземпляров этой книги из тиража в 3000 экз.

P.S. Как известно сразу после дуэли и гибели Пушкина публика на волне скандала и слухов бросилась в книжные магазины раскупать его книжки – но вряд ли конечно сам Пушкин мечтал о такого рода популярности…
:p
   11.011.0

PSS

литератор
★★☆

A.1.> Пушкин (как мы знаем из его дневников) рассчитывал продажей этой книги серьезно поправить материальное положение своей семьи, ожидая получить прибыль в размере не менее 40 тыс. рублей.
A.1.> В реальности заработать на продаже этого издания он смог сумму не более 20 тыс. рублей, а после его смерти у него на квартире было найдено 1775 непроданных экземпляров этой книги из тиража в 3000 экз.


А бытовые расходы у "нашего все" какие были? То есть эти 20 тыс были для него приличной суммой или не очень? Также получается, что стоимость продажи одного экземпляра была около 13 рублей? Да и тираж в 3000 для того времени, подозреваю, достаточно большой.

Плюс посмотрел даты. Дата первой публикации "Истории пугачевского бунта" декабрь 1834 года, Пушкин скончался в начале февраля 1837 года. Два года продажи. Не так и много. Остался бы жив после дуэли и лет через пять распродал весь тираж.
   44
Это сообщение редактировалось 01.11.2017 в 06:50
+
+2
-
edit
 

Alex 129

координатор
★★★★★
PSS> А бытовые расходы у "нашего все" какие были? То есть эти 20 тыс были для него приличной суммой или не очень?


После смерти Пушкина опека насчитала у него долгов на 138 тысяч.
"Есть мнение"© - уже упоминал как то выше, что если бы не его гибель (и последовавшее за ней решение Николая I оплатить эти долги из казны) Пушкин в обозримой перспективе реально стал бы банкротом.

Судите сами о порядке цифр.

После окончания лицея Пушкин работал дежурным чиновником в МИДе с годовым окладом 600 руб.
После возвращения из ссылки в 1826 году Пушкин был зачислен царем в тот же МИД с персональным окладом 5000 руб в год.

В 1829 году (т.е. еще до женитьбы) его долги составляли 20 тыс.

За "Бориса Годунова" он получил 10 тыс.
За первое полное издание Онегина - 12 тыс.

В мае 1830 он проиграл в карты 24800 руб. известному шулеру игроку Василию Огонь-Догановскому.

Одна ревизская душа с землей стоила тогда в среднем 450 рублей.

Как редактор "Современника" Пушкин платил печатавшимся там авторам по 200 рублей за лист.

Аренда квартиры на Мойке, 12 (13 жилых комнат + вспомогательные помещения ака кухня, конюшня, погреба, сеновал, чердак и прочее) - 4300 руб. за год.

Сам Пушкин говорил, что считал бы идеальным для себя иметь годовой доход в 80 тыс.



PSS> Да и тираж в 3000 для того времени, подозреваю, достаточно большой.

Бестселлер 1829 года — роман «Иван Выжигин» Булгарина тиражом 10 тысяч экз.
Вообще Булгарин в части тиражей - это Донцова/Маринина той эпохи, всяких пушкиных с гоголями он крыл как бык овцу... :)



PSS> Два года продажи. Не так и много. Остался бы жив после дуэли и лет через пять распродал весь тираж.

У Пушкина не было этих 5 лет (см. выше). Деньги требовались прямо сейчас, он и так в 1836 году выпросил у царя ссуду в 30 тысяч руб. в счет свой будущей зарплаты в МИДе (а хотел сначала просить вообще 100 тыс. - судя по черновикам письма Бенкендорфу, но потом урезал осетра).
   11.011.0

PSS

литератор
★★☆

Просмотрел тему.

A.1.>> Не сознавал царь батюшка полезность пропаганды :)


А ведь, похоже, как раз здесь он все сделал правильно. Нельзя так шустро написать роман из мести. К тому моменту когда Дюма писал ему письмо, как минимум, заметки романа должны были быть. А скорей всего и черновики.

И очень похоже, что это была не наша спецоперация. Возможно вообще хитрый план Дюма. Дали бы ему орден и все. Можно было специально подчеркивать, что в России запретили новый роман "Учитель фехтования" человека, которого менее года назад царь лично наградил орденом Святого Станислава за общественно-полезную и литературную деятельность.
   44
+
-
edit
 

Alex 129

координатор
★★★★★
Николай I оказывается на волне моды приобрел дагеротипную камеру, и быть не может что бы не сфотографировался - к сожалению ни одно его фото неизвестно, кроме написанных портретов (ну а там ведь "художник так видит" и вообще учитывались пожелания заказчика - а так было бы интересно сравнить с реальной фоткой).
Хотя может в каких нибудь пыльных архивах и валятся безвестная пластинка, кто знает... ;)
   11.011.0
+
-
edit
 

Alex 129

координатор
★★★★★
Читая отечественную мемуарную литературу 18-19 века постоянно натыкаешься на фразы вроде "сабж рыдая облобызал руку Ея Императорского Величества"© - причем не перед плахой как можно было бы подумать, а как раз в противоположных случаях - и вот так они там часто рыдают и плачут по поводам странным для нашего современника... :)
Т.е. либо это такой популярный литературный прием, имеющий цель показать глубину эмоций - либо действительно так было принято в то время (ну вроде как наиболее догадливые чиновники, которые вовремя падали в обморок когда Николай Павлович изволил на них гневаться...))

З.Ы. Короче - попаданцам на заметку... :F
   11.011.0
+
-
edit
 

Fakir

BlueSkyDreamer
★★★★☆
A.1.> и вот так они там часто рыдают и плачут по поводам странным для нашего современника... :)
A.1.> Т.е. либо это такой популярный литературный прием, имеющий цель показать глубину эмоций - либо действительно так было принято в то время

Смутно припоминается, что это не только в мемуарной, но и в художественной, и по не столь официозным поводам, как лобызание длани государя-анператора. Причём, кажется, не только в отечественной, но и английской с французскими литературах. Как и обнимания-поцелуи при встречах с друзьями. (или там из отечественного фольклора околопетровских времён - "и поцелует меня царь в уста...").
   51.051.0
1 2 3 4 5

в начало страницы | новое
 
Поиск
Настройки
Твиттер сайта
Статистика
Рейтинг@Mail.ru