В лето 1819 года находился я в свою очередь с командуемою мной тогда 2-й гвардейской бригадой в лагере под Красным Селом. Перед выступлением из оного было моей бригаде линейное ученье, кончившееся малым маневром в присутствии императора. Государь был доволен и милостив до крайности.
После ученья пожаловал он к жене моей обедать; за столом мы были только трое. Разговор во время обеда был самый дружеский, но принял вдруг самый неожиданный для нас оборот, потрясший навсегда мечту нашей спокойной будущности. Вот в коротких словах смысл сего достопамятного разговора.
Государь начал говорить, что он с радостью видит наше семейное блаженство (тогда был у нас один старший сын Александр, и жена моя была беременна старшей дочерью Мариею); что он счастия сего никогда не знал, виня себя в связи, которую имел в молодости; что ни он, ни брат Константин Павлович не были воспитаны так, чтоб уметь ценить с молодости сие счастие; что последствия для обоих были, что ни один, ни другой не имели детей, которых бы признать могли, и что сие чувство самое для него тяжелое.
Что он чувствует, что силы его ослабевают; что в нашем веке государям, кроме других качеств, нужна физическая сила и здоровье для перенесения больших и постоянных трудов; что скоро он лишится потребных сил, чтоб по совести исполнять свой долг, как он его разумеет; и что потому он решился, ибо сие считает долгом, отречься от правления с той минуты, когда почувствует сему время.
Что он неоднократно о том говорил брату Константину Павловичу, который, быв одних с ним почти лет, в тех же семейных обстоятельствах, притом имея природное отвращение к сему месту, решительно не хочет ему наследовать на престоле, тем более, что они оба видят в нас знак благодати Божией, дарованного нам сына. Что поэтому мы должны знать наперед, что мы призываемся на сие достоинство.
Мы были поражены как громом. В слезах, в рыдании от сей ужасной неожиданной вести мы молчали! Наконец государь, видя, какое глубокое, терзающее впечатление слова его произвели, сжалился над нами и с ангельскою, ему одному свойственною ласкою начал нас успокаивать и утешать, начав с того, что минута сему ужасному для нас перевороту еще не настала и не так скоро настанет, что может быть лет десять еще до оной, но что мы должны заблаговременно только привыкать к сей будущности неизбежной.
Тут я осмелился ему сказать, что я себя никогда на это не готовил и не чувствую в себе сил, ни духу на столь великое дело; что одна мысль, одно желание было – служить ему изо всей души, и сил, и разумения моего в кругу поручаемых мне должностей; что мысли мои даже дальше не достигают.
Дружески отвечал мне он, что когда вступил на престол, он в том же был положении; что ему было тем еще труднее, что нашел дела в совершенном запущении от совершенного отсутствия всякого основного правила и порядка в ходе правительственных дел; ибо хотя при императрице Екатерине в последние годы порядку было мало, но все держалось еще привычками; но при восшествии на престол родителя нашего совершенное изменение прежнего вошло в правило: весь прежний порядок нарушился, не заменяясь ничем.
Что с восшествия на престол государя по сей части много сделано к улучшению и всему дано законное течение; и что потому я найду все в порядке, который мне останется только удерживать.
Кончился сей разговор; государь уехал, но мы с женой остались в положении, которое уподобить могу только тому ощущению, которое, полагаю, поразит человека, идущего спокойно по приятной дороге, усеянной цветами и с которой всюду открываются приятнейшие виды, когда вдруг разверзается под ногами пропасть, в которую непреодолимая сила ввергает его, не давая отступить или воротиться. Вот – совершенное изображение нашего ужасного положения.
Новочеркасск, 21 октября (2 ноября) 1837 г.
Окончив благополучно мою поездку за Кавказ, полагаю, что тебе любопытно будет иметь понятие об общем впечатлении, на меня произведенном тем, что я в короткое время успел видеть или слышать. За Кавказом вообще христиане народ предобрый, благодарный за всякое добро и способный ко всем будущим видам правительства.
Армяне полезные, но великие проныры и почти подобные польским жидам; они нам верны по расчету, их надо вести твердо, справедливо, но без всякого баловства.
Татары храбрые, усердные, жадные наград, но «не введи нас во искушение». Их должно тоже вести справедливо и твердо.
Новоприобретенные персиане, курды и турки смирны, благодарны за добро, но требуют еще большей осторожности в обращении с ними.
Из всего этого следует, что в сем крае столько различных составных частей, что ежели везде нужны умные и честные исполнители, то тем паче здесь.
С.-Петербург 12 (24) генваря 1833 г.
Я поручил графу Чернышеву уведомить тебя, любезный Иван Федорович, о причине моей невольной неисправности. Схватив простуду на маскараде 1-го числа, перемогался несколько дней, как вдруг сшибло меня с ног до такой степени, что два дня насилу отваляться мог; в одно со мной время занемогла жена, потом трое детей, наконец почти все в городе переболели или ныне занемогают, и решили, что мы все грипп, но не гриб съели, быть так, и скучно, и смешно; сегодня в гвардейском саперном батальоне недостало даже людей в караул. Но, благодаря Бога, болезнь не опасна, но слабость необычайная; даже доктора валятся. Теперь начал я выходить и опять готов на службу.
С.-Петербург
14-го (26-го) генваря 1843 г.
... Мне уже часто предлагали отвечать на статьи и брошюры, издаваемые за границей с ругательствами на нас. Не соглашался я на это по той причине, что кроме того, что считаю сие ниже нашего достоинства, и пользы не предвижу; мы будем говорить одну истину, на нас же лгут заведомо, потому не равен бой. Сильнее гораздо опровержение в самих делах, когда они доказывают ложь торжественно. ... Как же нам тягаться с подобным образом действий? Мы идем часто прямой дорогой, а вот чем нам платят. Потому и теперь не могу согласиться заводить полемику; пусть лают на нас, им же хуже. Придет время и они же будут пред нами на коленях, с повинной, прося помощи.
Гатчина
29-го октября (10-го ноября) 1844 г.
...Смотрел вчера в Царском Селе образцовые войска и был ими весьма доволен.
На днях видел здесь партию польских рекрутов; кроме непомерного числа брошенных дорогою больных, в одном здешнем лазарете из 360 человек оставлено 32 человека больных гнилыми горячками, из коих 9 трудных, а два бежали с одной дневки в Гатчине.
Навыворот, потом смотрел партию польских евреев; 150 человек как пошли из Варшавы, так и пришли, ни одного ни больного, ни беглого не имели с самого выступления, глядят весело, живо, здорово, словом молодцами, тогда как те чуть живыми!
Рим - 1839 г.
Почтеннейший друг Василий Иванович, простите, что так долго не отвечал вам на ваше письмо, полученное мною в Неаполе. Там мне некогда было; причину, которую вы узнаете из письма моего к А.И.Крутону, а возвращаясь в Рим, остановился к вам писать до результата посещения Государя Императора Николая Павловича, приехавшего в Рим 1-го (13-го) декабря, в 4 часа пополуночи.
В этот же день, в 11 часов, Его Величество отправился с визитом к папе, в казацком мундире, а оттуда, переодевшись у себя, поехал в Ватикан, в самую церковь Петра. Мне дали об этом знать.
Сопровождаемый гр. Бенкендорфом, он {Николай I } в час по полуночи 26 августа {1836 г.} подъезжал к г. Чембару Пензенской губ., расположенному в гористой местности. Вблизи города коляска на крутом повороте раскатилась, и произошла катастрофа. Кучер Колчин и камердинер Малышев, свалившись, лежали без чувств. Государя придавила коляска. Бенкендорф не пострадал. Он пишет, что с тяжелыми усилиями освободил Государя от коляски, откидной верх которой был поднят, что "спасло нам жизнь". Бенкендорф закричал: "Выходите", на что последовал ответ: " Это легко сказать, но я не могу подняться, чувствую, что плечо треснуло". Все же выбравшись, Государь почувствовал себя дурно, но отошел после данного ему Бенкендорфом хереса. Придя в себя, он сказал: "Я чувствую, что у меня переломлено плечо; это хорошо: значит Бог вразумляет меня, что не дано делать никаких планов, не испросив Его помощи".
Бенкендорф пишет: "Видя передо мною сидящим на голой земле с переломленным плечом могущественного владыку шестой части света, которому светил старый инвалид и, кроме меня, никто не прислуживал, я был невольно поражен этою наглядною картиной суеты и ничтожества земного величества. Государю пришла та же мысль, и мы разговорились об этом с тем религиозным чувством, которое невольно внушала подобная минута".
Они пошли пешком в уездное училище. Государь сразу же написал письмо Императрице в юмористическом тоне. И только окончив его, сказал врачу Арендту: "Ну, теперь твоя очередь, вот тебе моя рука: займись ею". Обнаружен был перелом ключицы.
13 марта {1830 г.} в полночь мы снова сели в сани, и 15-го в 2 часа пополудни государь был в Зимнем дворце, промчавшись 700 верст в 38 часов.
С.-Петербург, 9 (21) апреля 1835 г.
... Из Лондона третьего дня получил курьера с письмом от Велингтона, который мне пишет сам, что правительство мнимое и что все в руках массы необузданной, но имеющей всю силу в своей власти, так что я столько же могу предвидеть будущность несчастного края, как и само министерство. Хорошее признание! Но вот где кажется мне и оправдывается мое предвидение.
Не стыдно ли-б нам было, ежели-б всякая перемена в Англии или Франции должна была иметь влияние на благосостояние нас, самостоятельных государств?
Не пора ли нам доказать, что мы можем обойтись без Англии, когда она не умеет быть счастливою в самой себе и быть с нами в добрых сношениях?
С.-Петербург, 4 (16) февраля 1837 г.
Здесь все тихо, и одна трагическая смерть Пушкина занимает публику и служит пищей разным глупым толкам. Он умер от раны за дерзкую и глупую картель, им же писанную, но, слава Богу, умер христианином.
Жаль Пушкина, как литератора, в то время, когда его талант созревал; но человек он был дурной.
С.-Петербург, 22 февраля (6 марта) 1837 г.
Мнение твое о Пушкине я совершенно разделяю, и про него можно справедливо сказать, что в нем оплакивается будущее, а не прошедшее. Впрочем, все толки про это дело, как и все на свете, проходят; а суд идет своим порядком.
Ночь с 27 на 28 января 1837 г. С.-Петербург.
Есть ли бог не велит уже нам увидеться на этом свете, то прими мое прощение и совет умереть по християнски и причаститься, а о жене и детях не беспокойся. Они будут моими детьми, и я беру их на свое попечение.
Император Николай I, как известно, был настоящим любителем и тонким ценителем литературы и искусства. «Он внимательно читал произведения Пушкина не только как «цензор», – подчеркивает Петухов в издании «Об отношениях императора Николая I и А. С. Пушкина», – но как доброжелательный к автору знаток, нередко делая на полях рукописей заметки и исправления касательно содержания и стиля, с которыми иногда Пушкин совершенно искренно соглашался».
"Мне возвращён "Медный всадник" с замечаниями государя. Слово "кумир" не пропущено высочайшей цензурой; стихи
"И перед младшею столицей
Померкла старая Москва
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова"
- вымараны.
На многих местах поставлен (?)..."
"Кругом подножия кумира
Безумец бедный обошел
И взоры дикие навел
На лик державца полумира.
Стеснилась грудь его. Чело
К решетке хладной прилегло,
Глаза подернулись туманом.
По сердцу пламень пробежал.
Вскипела кровь. Он мрачен стал
Пред горделивым истуканом
И зубы стиснув, пальцы сжав,
Как обуянный силой черной,
"Добро, строитель чудотворный!"
Шепнул он злобно задрожав.
"Ужо тебе!.."
"Безумец бедный обошел
Кругом скалы с тоскою дикой,
И надпись яркую прочел,
И сердце скорбию великой
Стеснилось в нем. Его чело
К решетке хладной прилегло.
Глаза подернулись туманом...
По членам холод пробежал
И вздрогнул он – и мрачен стал
Пред дивным Русским Великаном.
И перст свой на Него подняв,
Задумался".
Генерал А. Ф. Редигер (военный министр в 1905—1909; в царствование Александра III служил в центральном аппарате министерства) в своих воспоминаниях (1917—1918) писал о кадровой политике в военном ведомстве того времени: «Во всё царствование императора Александра III военным министром был Ванновский, и во всё это время в военном ведомстве царил страшный застой. Чья это была вина, самого ли государя или Ванновского, я не знаю, но последствия этого застоя были ужасны. Людей неспособных и дряхлых не увольняли, назначения шли по старшинству, способные люди не выдвигались, а двигались по линии, утрачивали интерес к службе, инициативу и энергию, а когда они добирались до высших должностей, они уже мало отличались от окружающей массы посредственностей. Этой нелепой системой объясняется и ужасный состав начальствующих лиц, как к концу царствования Александра III, так и впоследствии, во время Японской войны».
В частности, во второй половине 1880-х годов были введены ограничения в области суда присяжных, в городах введен городской суд, в котором судьи назначались правительством. Восстановлена цензура в печати, отмененная в эпоху либеральных реформ, большого размаха достигли цензурные репрессии[20]:256—262.
Были ликвидированы те зачатки крестьянского и городского самоуправления, введение которых преследовала земская и городская реформа 1860-х годов. В 1889 году для усиления надзора за крестьянами были введены должности земских начальников с широкими правами. Они назначались из местных дворян-землевладельцев. Избирательного права лишились приказчики и мелкие торговцы, другие малоимущие слои города. Изменению подверглась судебная реформа. В новом положении о земствах 1890 года было усилено сословно-дворянское представительство.
Уже в 1882—1884 годах были изданы новые, крайне стеснительные правила о печати, библиотеках и кабинетах для чтения, названные временными, но действовавшие до 1905. Были закрыты многие издания, упразднена автономия университетов; начальные школы передавались церковному ведомству — Святейшему Синоду. Затем последовал ряд мер, расширяющих преимущества поместного дворянства — закон о дворянских выморочных имуществах (1883), организация долгосрочного кредита для дворян-землевладельцев, в виде учреждения дворянского земельного банка (1885), вместо проектированного министром финансов всесословного поземельного банка.
Городовое положение 1892 года заменило прежнюю систему трёхклассных выборов выборами по территориальным избирательным участкам, но в то же время ограничило количество гласных и усилило зависимость городского самоуправления от администрации. В области суда закон 1885 года поколебал принцип несменяемости судей, закон 1887 года ограничил судебную гласность, закон 1889 года сузил круг действий суда присяжных. В сфере народного просвещения состоялась новая университетская реформа (устав 1884 года), уничтожившая университетское самоуправление, передача школ грамоты в руки духовенства, уменьшение льгот по образованию для отбывания воинской повинности, преобразование военных гимназий в кадетские корпуса. Был выпущен печально знаменитый циркуляр о кухаркиных детях, ограничивший получение образования детьми из низших слоёв общества.
Начало 1880-х годов ознаменовалось рядом важных позитивных мероприятий, призванных устранить недостатки предшествующего царствования и облегчить положение народных масс. Понижение выкупных платежей (ну да, после двух десятилетий выплаты), узаконивание обязательности выкупа крестьянских наделов, учреждение крестьянского поземельного банка для выдачи ссуд крестьянам на покупку земель (1881—1884) имели целью сгладить неблагоприятные для крестьян стороны реформы 1861 года. Отмена подушной подати (18 (30) мая 1886 года), введение налога на наследство и процентные бумаги, повышение промыслового обложения (1882—1884) обнаруживали желание приступить к коренному переустройству податной системы в смысле облегчения беднейших классов; ограничение фабричной работы малолетних (1882) и ночной работы подростков и женщин (1885) было направлено на защиту труда
В позднейшее время лишь немногие разрозненные меры были отмечены тем же направлением, как, например, законы о переселениях (1889), о неотчуждаемости крестьянских наделов (1894), об урегулировании фабричного труда (1886, 1897).
Среди положительных изменений во времена царствования Александра III отмечается издание указа «О сохранении лесов», в котором генерал-губернаторам предписывалось учреждать губернские лесоохранительные комитеты для решения проблем, которые касались лесов центральной части России, их охраны и восстановления. В частности, данный указ был направлен на предотвращение вырубки лесов и сохранение природоохранных функций[33]
...
Одним из направлений борьбы с данным явлением стала реорганизация системы железных дорог, превратившейся до этого в одну из главных сфер финансовых злоупотреблений. Результатом стало не только прекращение огромных убытков от железных дорог для казны, но и исчезновение такого явления как «железнодорожные короли» (тесно переплетавшиеся в своих интересах с крупными чиновниками), чьи частные компании были в основном выкуплены государством.
Семьи монархов, начиная с Павла I, были, как правило, многодетными, поскольку супруги понимали, что это не просто интимная забава, а важное государственное дело, укрепляющее фундамент династии, и относились к «делу» со всей ответственностью, вне зависимости от наличия или отсутствия взаимной симпатии. Также следует иметь в виду, что почти у всех монархов с некоторого времени появлялись внебрачные связи и, соответственно, внебрачные дети.
Подобная информация по понятным причинам крайне скудна, поскольку никто рядом с императорской спальней «со свечкой не стоял». Тем не менее сведения об интимной жизни монархов время от времени откладывались в дневниках, поденных записных книжках и личной переписке.
Некий «материал» имеется в опубликованных записных книжках великого князя Николая Павловича (будущего Николая I), охватывающий период с 1822 по 1825 гг. В «телеграфном» тексте поденных записей будущий император, отличавшийся не только феноменальной памятью, но и немецкой пунктуальностью, тщательно фиксировал все свои дела, встречи и события.
Среди них довольно часто встречаются некие шифрованные аббревиатуры на французском языке. При этом бо́льшая часть аббревиатур так или иначе связана с его супругой – великой княгиней Александрой Федоровной, которая рожала 11 раз.
…
Исходя из этого можно предположить, что по-немецки педантичный 26-летний великий князь тщательно фиксировал все свои «интимности» с супругой. Буквенные вариации аббревиатур довольно разнообразны(«f.l.t.d.», «f.l.s.», «f.l.t.», «f.l.m.f.p.m.», «g.b.t.d.» и т. д.), но чаще всего в упомянутом контексте встречается аббревиатура «f.l.t.d.».
Так, 28 июня 1822 г. великий князь среди прочего записал в дневнике:
«…вернулся, ужинал, раздел жену (f.l.t.d.), работал, лег».
1 января – «(f.l.t.d.)»; 2 января – «спали вместе (f.l.o.f.)»; 3 января – «(f.l.t.d.)»; 6 января – «(f.sans.l.t.d.)»; 7 января – «(f.l.s.)»; 9 января – «обедали вдвоем», после предположения о беременности жены – «перед чаем (f.l.s.)»; 12 января – «лег (f.l.t.d.)»; 18 января – «ужинал с женой, раздел ее, она ложится, (f.l.s.), уехал в час пополуночи» .
12 марта - «Воскресенье – приехал в 11 часов, жена в постели (f.l.s.) (f.l.t.d.), много разговаривали». 29 августа – «жена, (f.l.t.d.) лег».
Но в семейной жизни молодых супругов не обходилось без сложностей.
С одной стороны, великий князь 28 сентября 1823 г. записал:
«…в одиннадцать с половиной приехал в Гатчину, выпрыгнул из коляски, бежал, разделся, вошел к жене (f.l.s.) (f.l.t.d.)».
С другой – 31 декабря 1823 г. появилась запись: «…у жены, слезы, успокоил, тяжелое решение воздерживаться от F., пока она не захочет!».
Любопытные детали дипломатической интриги, задуманной ради улучшения {международного} имиджа Николая I, удалось найти в Российском государственном историческом архиве. Хитроумная комбинация родилась в недрах Третьего отделения, занимавшегося политическим сыском. Подробности «спецоперации» сохранились в фонде канцелярии министра народного просвещения - в деле «О поднесении императору драмы Александра Дюма и о пожаловании ему подарка».
В мае 1839 года французский журналист и тайный агент Третьего отделения Шарль Дюран направил секретное письмо на имя министра народного просвещения С. С. Уварова. Он отмечал, что во французском общественном мнении меняется отношение к императору Николаю I: «предубеждения» против «священной особы» царя, распространившиеся после подавления польского восстания 1830 - 1831 годов, постепенно сходят на нет. Как известно, Франция тогда сочувственно отнеслась к мятежу и стала основным центром польской эмиграции.
Как утверждал Дюран, репутация самодержца в глазах французов улучшилась после того, как был высочайше награжден орденом известный мастер батальной живописи Орас Верне, приглашенный работать в Россию. Журналист предлагал углубить успех, разрешив «первому писателю-драматургу» Франции Александру Дюма поднести Николаю I в знак уважения рукопись недавно написанной им драмы «Алхимик». И если бы за этим жестом литератора последовал ответный знак монаршей милости в виде ордена Святого Станислава, политические противники России получили бы «сокрушительный удар».
Дело в том, что орден Святого Станислава, учрежденный в 1765 году, являлся второй по статусу наградой Польши в период ее независимости. После подавления восстания 1830 - 1831 годов Николай I включил эту награду в состав российских императорских и царских орденов. Награждение Дюма, имевшего европейскую известность, продемонстрировало бы, по мнению Дюрана, Франции и всей Европе, кто является «единственным истинным властителем Польши».
К секретному письму прилагалась авторская рукопись драмы «Алхимик», иллюстрации к которой по просьбе Дюма выполнил Эжен Изабе - придворный художник короля Луи-Филиппа. Рукопись сопровождало личное обращение писателя к Николаю I, в котором тот именовался «просвещенным монархом», «гением», «покровителем науки и литературы».
Министру Уварову идея понравилась. Он представил императору рукопись Дюма и всеподданнейший доклад, в котором предлагал милостиво вознаградить сочинителя орденом Святого Станислава III степени. «Почетное место, занимаемое им в ряду новейших писателей Франции, может дать Дюма некоторое право на столь отличный знак внимания вашего величества», - отмечал Уваров. Однако Николай I отнесся прохладно: «Довольно будет перстня с вензелем». Мол, слишком много чести. К тому же царь не был поклонником иностранных драматических произведений, предпочитая национальное искусство и литературу.
В итоге из кабинета его императорского величества в Париж был отправлен перстень с вензелевым именем Николая I. Дюма получил его от российского посла в ноябре того же года. За этим последовало короткое письмо на имя Уварова, в котором писатель сдержанно благодарил министра за «драгоценный знак августейшей милости». Очевидно, Дюма расценил полученную царскую награду как несоразмерную своему имени и таланту. «Литературная месть» не заставила себя ждать.
Уже на следующий год во Франции вышел приключенческий роман Дюма «Учитель фехтования». В нем описывалась история любви декабриста Ивана Анненкова и французской модистки Полины Гебль, отправившейся за ним в Сибирь. Это было первое художественное произведение в европейской литературе, посвященное восстанию на Сенатской площади, подавленному Николаем I. Хотя с того времени уже и прошло пятнадцать лет!
Роман демонстрировал читателям неприглядную картину жизни николаевской России: разгул крепостничества, жестокость помещиков, произвол вельмож... Используя всю силу своего литературного дарования, Дюма выставил в негативном свете и ближайших родственников царя: «августейшую бабку» Екатерину II и любимого брата Александра I, причем в укор последнему прямо поставил убийство отца - императора Павла I. К участникам же «преступного заговора» декабристов автор, напротив, относился весьма сочувственно...
Неудивительно, что в России роман Дюма немедленно попал под цензурный запрет. Несмотря на это, французские издания «Учителя» достаточно широко распространились среди русской публики. Среди читателей «крамольного» произведения оказалась даже императрица Александра Федоровна, о чем самому Дюма впоследствии рассказала фрейлина Трубецкая во время его поездки по России в 1858 году.
Кстати, именно тогда, во время пребывания в Нижнем Новгороде, писатель встретился с героями своего романа - освобожденным из ссылки декабристом Анненковым и его женой. Встреча эта произошла в доме нижегородского губернатора Александра Муравьева, тоже бывшего участника движения декабристов, при котором Анненков состоял чиновником для особых поручений.
На русском языке «Учитель фехтования» впервые был издан лишь в 1925 году к столетию восстания на Сенатской площади.
Император Александр I скрыл втайне составленный в 1823 г. манифест об отречении Константина. Возникшая ситуация потребовала тщательного рассмотрения и грамотного юридического оформления. Следствием этих событий стало не только воцарение Николая I, но и создание общих правил об отречении от права на наследование престола.
"Вступление на престол есть право, а не обязанность". Несмотря на всю очевидность слов Н.М. Коркунова, к началу XIX в. в Российской империи не существовало правил об отречении от престола. 5 апреля 1797 г. был издан Акт о престолонаследии Павла I. Подробнейшим образом определив порядок призыва членов Императорской фамилии к наследованию, Павел I не устанавливал никаких правил относительно отречения от Всероссийского престола. Однако проблема отречения не возникала лишь до тех пор, пока на политическую арену не вышел сын Павла I цесаревич Константин Павлович.
Константин стал наследником престола с воцарением своего брата Александра I. Это следовало из Акта 1797 г. и было всем известно, однако в тексте присяги Александру I он не был упомянут. Вместо этого присяга приносилась "Императору Александру Павловичу <...> и Его <...> Наследнику, который назначен будет". Но наследник назначался самим законом. Формула же присяги походила на клятвенные обещания XVIII в. и на первый взгляд воспроизводила завещательное начало наследования престола. На самом деле причина опущения имени Константина была проста - Александр I надеялся на потомство и такой абстрактной формулировкой исключал необходимость повторной присяги на случай, если у него родится сын. Позже этот казус лег в основу ст. 33 Основных государственных законов (ОГЗ): "Верность подданства воцарившемуся Императору и законному Его Наследнику, хотя бы он и не был наименован в манифесте, утверждается всенародною присягою". Пока же ситуация была своеобразной: формально Константину как наследнику престола никто не присягал.
В 1820 г. Константин развелся с великой княгиней Анной Федоровной, чтобы вступить в морганатический брак с Жанеттой Грудзинской. В результате этого события Акт 1797 г. был дополнен положением о последствиях неравнородного брака, а возможное потомство от нового союза цесаревича теряло право на наследование престола. Сам Константин такое право не утрачивал, но оказывался лицом к лицу с неприятным фактом. Если он займет престол, то не будет иметь прямых наследников. По боковой линии ему будет наследовать брат Николай. Предвидя такую возможность (во всяком случае, объясняя свои действия именно так), Константин решает отречься от права на наследование престола. Напомню, что никаких правил для отречения на тот момент не существовало.
Итак, 14 января 1822 г. Константин направляет Императору письмо с просьбой передать право престолонаследия брату Николаю. "Тому, кому оно принадлежит после меня", - не называя имен, пишет Константин. По свидетельствам самого цесаревича, письмо было написано по просьбе Александра I вследствие "изустных предложений" самого Константина - так готовилась юридическая почва для отречения. Ответным письмом (Константин именует его рескриптом) от 2 февраля 1822 г. Александр дозволяет Константину следовать его "непоколебимому решению". Казалось бы, вопрос исчерпан, и остается только довести принятое решение до всеобщего сведения. Однако Александр I повелевает Константину хранить рескрипт в тайне вплоть до кончины самого императора. Только 16 августа 1823 г. утверждается Манифест, возвещающий об отречении Константина, в котором, во-первых, обосновывается собственно право на отречение (на основе этой аргументации позже будет сформулирована ст. 15 ОГЗ), а во-вторых, наследником престола объявляется великий князь Николай Павлович. Но, вместо того чтобы опубликовать Манифест, Александр, не сообщая о его составлении ни Константину, ни Николаю, в условиях строжайшей секретности запечатывает четыре экземпляра Манифеста и повелевает хранить запечатанные пакеты в Московском Большом Успенском Соборе, Святейшем Синоде, Государственном совете и Правительствующем Сенате до своего востребования или до кончины.
19 ноября 1825 г., находясь в Таганроге, Александр I умирает. С этого момента события разворачиваются стремительно. Рапорты о кончине государя направляются в Санкт-Петербург и в Варшаву, где пребывает Константин. Лица, находившиеся с императором, ничего не зная о секретных пакетах, первыми присягают Константину. 25 ноября цесаревич получает сообщения из Таганрога и уже на следующий день отправляет письма на имя императора Николая Павловича и матери императрицы Марии Федоровны с подтверждением отречения от наследования престола. 27 ноября сообщения из Таганрога получают в Санкт-Петербурге. Государственный Совет собирается на чрезвычайное заседание, в котором вскрывается хранившийся в архиве Государственной канцелярии пакет с Манифестом от 16 августа 1823 г. В журнале чрезвычайного собрания приводятся такие свидетельства: "Член Государственного Совета Граф Милорадович объявил собранию, что Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Павлович торжественно отрекся от права, предоставленного ему манифестом, и первый уже присягнул на подданство Государю Императору Константину Павловичу". Неосторожное словоупотребление свидетельствует о недостатке правил об отречении от престола: никто не уверен в том, кто и на каких основаниях может отрекаться. В действительности Николай не отрекался от права, предоставленного ему Манифестом: он не признавал юридическую силу Манифеста, а отречение Константина считал как "в свое время необъявленное и в закон не обращенное". Министр юстиции князь Д.И. Лобанов-Ростовский, выступавший против вскрытия пакета с Манифестом, выразил мысль Николая Павловича более емко: "Мертвые воли не имеют". Отказавшись занять престол, Николай буквально вынудил членов Государственного Совета принести в придворной церкви присягу на верность императору Константину. В тот же день список с журнала чрезвычайного собрания Государственного Совета с описанием этих событий был направлен в Варшаву на имя императора Константина Павловича. 27 ноября присягу учинил и Правительствующий Сенат, повелев при этом обнародовать известие о смерти Александра I и повсеместно разослать текст присяги на верность подданства императору Константину. Рапорт Правительствующего Сената тоже был направлен в Варшаву. 28 ноября Святейший Синод составил новую форму церковного возношения об императоре Константине. Россия присягает Константину.
Получив список с журнала Государственного совета, 3 декабря Константин отсылает письмо на имя Председателя Государственного Совета князя Лопухина, в котором вновь объясняет, что не намерен вступать на престол. Рапорт Правительствующего Сената об учиненной присяге Константин получает 8 декабря и, не приняв его, возвращает с приложением очередного объяснительного письма, на этот раз на имя министра юстиции. 3 декабря великий князь Михаил Павлович привозит в Санкт-Петербург письма Константина от 26 ноября. Н.К. Шильдер справедливо замечает, что "дело нельзя было признать окончательно решенным даже и по получении официальных писем цесаревича: эти письма были отправлены из Варшавы прежде получения известия о принесенной присяге". Николай составляет новое письмо, в котором, по-прежнему называя Константина государем, просит брата окончательно решить вопрос об отречении от престола. Л.В. Высочков предполагает, что Николай "боялся обвинений в узурпации престола и разыгрывал свою партию с Константином. Он делал паузу, дожидаясь официального отказа от престола уже от имени "императора Константина". Эта версия выглядит правдоподобно, тем более что именно на мнимой узурпации власти и пытались сыграть декабристы. Никто не знал, как лучше оформить отречение, и Николай перестраховывался. Константин же, рассуждая логически, считал, что "не может прислать манифеста, поскольку престола не принимал", о чем и заявлял в новом письме матери-императрице.
8 декабря Константин направил Николаю ответное письмо. Оно было доставлено в Санкт-Петербург 12 декабря. Письмо не заключало в себе нового отречения, но подтверждало прежнее. Дальше тянуть не было смысла, и Николай приступил к юридическому оформлению своего вступления на престол. 13 декабря им был одобрен соответствующий манифест, который был датирован задним числом (12 декабря). Моментом, когда Николай Павлович окончательно поменял свой статус, явилось заседание Государственного совета в ночь с 13 на 14 декабря, в журнале которого он сначала именовался "Его Императорское Высочество", а после того, как был зачитан манифест, - "Его Императорское Величество". На 14 декабря назначается присяга новому императору, но приносится она только ценой восстания на Сенатской площади. Причиной междуцарствия стал, безусловно, усопший государь. Вместо того чтобы дополнить Акт 1797 г. положениями об отречении от права наследия престола (так же, как это было сделано в 1820 г. вследствие развода Константина с великой княгиней Анной Федоровной), Александр I не только не сделал этого, но и скрыл втайне составленный в 1823 г. Манифест. Определить юридическую природу этого документа - пожалуй, самая сложная задача в деле цесаревича Константина. Манифест хранился в тайне не просто до кончины Александра I, но также и до возможного востребования. Это означало, что Александр не считал решение об издании акта окончательным и мог в любой момент отозвать Манифест.
Надо заметить, что к моменту смерти Александра I в Российской империи уже сложилось деление актов императора на сепаратные указы (состоявшиеся по частному делу) и общие законы. Единственным условием вступления в силу сепаратного указа было утверждение императора. Для законов общих требовалось также опубликование. Манифест же по своей природе требует опубликования, так как обращен к подданным императора. Он просто не может иметь силу сепаратного указа. Выходит, что Манифест 1823 г. вступил в силу только в декабре 1825 г. с изданием Манифеста о восшествии на престол императора Николая Павловича, приложением к которому он являлся. Если же признавать за Манифестом 1823 г. силу закона изначально или с момента вскрытия пакета в Государственном совете, то придется бессильно согласиться с тем, что Манифест 1823 г. являлся законом особого рода (sui generis). Считая в целом верными мысли Николая о том, что он не мог стать императором в силу закона, который не был надлежащим образом опубликован, я думаю, что формально он стал наследником престола еще в 1822 г. вследствие рескрипта Александра I, за которым вполне можно признать силу сепаратного указа. Однако в обстоятельствах ноября - декабря 1825 г. ограничиться ссылкой на рескрипт было невозможно. Обеспечивая легальность власти Николая, она не гарантировала бы ее легитимности, поэтому действия, предпринятые Николаем, следует считать единственно верными в сложившейся ситуации.
В 1832 г. вследствие отречения Константина в Основные государственные законы были включены нормы об отречении от наследования престола, изложенные в ст. 15 и ст. 16. Таким образом, отречение стало формализованным актом. Оно должно было обнародоваться и тем самым обратиться в закон. Отречения в форме сепаратного указа допускать не стали.