-
![[image]](https://www.balancer.ru/cache/uploads/images/1247/128x128-crop/1247588-vliyanie-obshchestva-na-cheloveka.jpg)
Cимон Кордонский: Как устроена Россия
проф. социологии ВШЭ о норме отката как аналоге ставки процента, дефиците власти в стране и проч.Теги:
Fakir
Старая - от 2004 - но во многом не утратившая злободневности лекция сабжа.
Рекомендуется читать по ссылке целиком. Занятного так много (даже помимо излюбленной его темы "административного рынка") - и про текущую версию реальности, и про историю и предысторию "реформ", и что собой представляют "по построению" отечественные политики, об изучении реальности и склонности к её игнорированию и т.д. и т.п. - что даже избранные куски тянут на простыню (часть прячу под спойлер). На виду - только самое.
Избранные куски, отрывочно [показать]
Социальная реальность современной России - ПОЛИТ.РУ
Социальная реальность современной России - Полит.ру // polit.ruРекомендуется читать по ссылке целиком. Занятного так много (даже помимо излюбленной его темы "административного рынка") - и про текущую версию реальности, и про историю и предысторию "реформ", и что собой представляют "по построению" отечественные политики, об изучении реальности и склонности к её игнорированию и т.д. и т.п. - что даже избранные куски тянут на простыню (часть прячу под спойлер). На виду - только самое.
Кордонский. Я для себя сформулировал так: у нас общество готовых ответов. Вопросы, которые здесь формулировались, формулировались как ответы, как изложение позиции. У нас нет вопросов, у нас нет институтов формулирования вопросов. У нас занимаются только выдачей готовых ответов. Аргументированность этих ответов упирается в отсутствие знания реальности, о чем я уже говорил, и в этой аудитории это тоже проявилось. Нет вопросов. Я бы с удовольствием поговорил с людьми, у которых есть вопросы, которые мне будут интересны. Вот, скажем, вопрос о методологии априори мне не интересен. Мне интересен энергетический баланс современного сельского хозяйства, но вопроса такого не возникает.
Павловский. Тут происходит загадочный обмен экстремистскими утверждениями. Предложил бы зафиксировать этот момент – отсутствие у аудитории, не вообще у страны, а у этой аудитории, интереса и любопытства, о котором говорил докладчик, просто к устройству той реальности, в которой они живут. С 1994 года, т.е.10 лет, все без исключения наши оппозиции коррумпировались с самого начала, в момент их создания, уже в состоянии придумывании названия партии, ее программы и т.д. Они коррумпировались и далее выстраивались в системы функционирования уже в коррумпированном состоянии. Ведь это не секрет. Отсутствует не только книга, насколько я понимаю, но даже монографическая статья на эту тему, которая позволила бы выяснить, кто в индивидуальном качестве не был коррумпирован, и кого это не затронуло, какая думская организация или внесистемная оппозиция осталась вне этого процесса. Я думаю, что таких крайне мало, но такие есть. Отсутствует интерес, а ведь одно коррумпирование Владимира Вольфовича имело несколько этапов, оно было очень сложным и породило крайне интересную личность. Одно это заслуживает описания, это очень интересно, и это никого не интересует.
Кордонский. Именно к социологии нет вопросов. Есть конкретные вопросы, например, условия социальной стабильности в России, этим сейчас занимаются очень многие социологи. Причем занимаются с целью определения граничных условий этой стабильности. Они, к сожалению, работают не у нас, вернее, они финансируются не нами, но работают на нашей территории. Это элемент социального действия. Важно, кто будет использовать знания, потому что знания в стране не остается.
Кордонский. Есть 3 категории людей, с которыми очень трудно работать по жизни: философы, математики и методологи. При столкновении с реальностью они тут же ее переводят в какие-то символы, и, в общем, описанием они не занимаются.
Избранные куски, отрывочно [показать]
инфо
инструменты
Fakir
Старое и злобное от Стрелки (в смысле осциллографа) в сущности о том же.
Да, злобное и старое - кое-что всё же поменялось. Что-то передёрнуто и гиперболизировано. А что-то вообще характерно для любых административных систем определённого класса.
Но талантливо, хрен отнимешь.
Статью Латыниной "Рой, или Антибулочник" блогеры почему-то называют причиной атаки на сайт газеты
К онспирологи не дремлют. Который раз (не десять и не двадцать точно!) встречаю версию, которую можно уже считать популярной, ответа на вопрос: из-за чего именно заДДоСили сайт Новой. Многие считают, что из-за статьи Юлии Латыниной Рой, или Антибулочник, опубликованной… // novayagazeta.livejournal.comДа, злобное и старое - кое-что всё же поменялось. Что-то передёрнуто и гиперболизировано. А что-то вообще характерно для любых административных систем определённого класса.
Но талантливо, хрен отнимешь.
Fakir
Полез поискать, не писал ли чего-то с февраля, наткнулся на старое, но интересное. Социологические наблюдения и заметки по регионам НЯП за 2007-2010.
...
Выморочные и развивающиеся муниципалитеты
В больших городских округах «поместного» типа, где мы вели наблюдения, таких как Калининград, Таганрог или Барнаул, население неоднородно, социальная дифференциация велика, жизнь фрагментирована и внешне может быть наблюдена только в таких феноменах, как городские рынки, система муниципального транспорта и т.п. Такие поселения слишком велики для того, чтобы можно было делать какие-то серьезные выводы только на основании наших наблюдений. Мы могли лишь фиксировать некоторые аспекты жизни в них, строить гипотезы и проверять их в беседах с представителями разных групп горожан.
Поэтому наши основные наблюдения форм социальной активности и дифференциального взаимодействия власти с населением относятся к «уездным» и «городовым» округам, муниципальным районам, городским и сельским поселениям. Все эти муниципалитеты по видимым перспективам развития, обусловленным демографическим и социальным потенциалом, можно разделить на две категории:
1) Выморочные муниципалитеты, не имеющие перспектив развития в силу демографической структуры, ресурсной ограниченности, транспортной недоступности и другим причинам. Выморочные муниципалитеты всегда невелики. Структура населения в них более-менее однородна. В составе наблюдаемых исследователями групп населения (на улицах, рынках, во дворах) доминируют рано постаревшие женщины (на вид старше 50, а ей всего 30-40 лет), старики-пенсионеры и разного рода опустившиеся люди. Основное занятие постоянных жителей – личное подсобное хозяйство. При этом значительная часть трудоспособного населения занимается отходничеством, т.е. находится на временных заработках в других территориях, более экономически развитых. Даже если в таких поселениях есть какие-то предприятия, то рабочая сила в них зачастую привозная: это отходники из населенных пунктов рангом пониже наблюдаемого. Хозяева этих предприятий в разговоре нередко утверждали, что принципиально не берут на работу местных при причине их вороватости, пьянства и лени (« пришлый надежнее»).
2) Развивающиеся муниципалитеты, во многом благодаря освоению новых видов ресурсов. Эти ресурсы обычно скрыты, часто могут быть выявлены только методами включенного наблюдения. Их освоением занимаются не самые большие по численности группы населения, но и видов ресурсов обычно несколько. Поэтому объем новой застройки и ритм жизни в таких муниципалитетах таковы, что даже с первого взгляда ясно, что жизнь в поселении и некоторые ресурсы есть. Естественно, что развивающиеся муниципалитеты весьма многообразны, но для их детальной классификации пока не хватает материалов и ресурсов.
Многие развивающие муниципалитеты получает ресурсы для развития от того, что они фактически представляют собой зоны освоения (колонизации, вторичной урбанизации) жителями больших городов. Такие муниципалитеты обычно расположены в зонах транспортной доступности, то есть вблизи федеральных и региональных автомобильных и железных дорог. Дачные хозяйства и поместья богатых людей в сочетании с ветхими избами коренных жителей, облупленными «хрущевками» и бараками формируют специфический внешний вид большей части таких поселений. Причем домашние хозяйства семей отходников внешне отличаются от дачных строений горожан только разве что характером застройки территории и спектром выращиваемых на подворьях сельскохозяйственных культур.
Все городские округа, в которых мы были, могут быть отнесены к развивающимся даже в случаях, когда по статистике собственных доходов практически не имеют. Как правило, в таких поселениях при более-менее пристальном наблюдении можно выявить сферы «неформальной занятости», обеспечивающей доходы какой-то выделенной группе. Члены таких групп официально числятся временно неработающими, получая соответствующее пособие, но на самом деле они постоянно заняты, иногда в высокодоходных малых бизнесах.
Существует огромное количество форм предпринимательской самозанятости, в том числе и такие экзотические как разведение фазанов и страусов, выращивание гусей для московского рынка гусиной печени или на экспорт в Юго-Восточную Азию «рачков» для подкормки аквакультур креветок, заготовки разного рода лекарственного сырья. На европейском Севере развит полный цикл изготовления срубов: от заготовки леса, его сушке, распиловке и до сборки на земле заказчика.
В приграничных районах Юга России, на западном Алтае, в Калининграде развита контрабанда как основное занятие, как бизнес. Доходы от этого бизнеса таковы, что позволяют жителям приграничных муниципалитетов массово обустраивать свои дачи и поместья. Такие муниципалитеты бурно застраиваются, в то время как официально они практически не имеют собственных доходов. Их чиновники транслируют вовне «страшилки» о бедственном монофункциональном положении, обеспечивая получение ресурсов, необходимых для обеспечения нормативных потребностей не связанного с их бизнесом «народа».
Во многих малых муниципалитетах люди вновь осваивают традиционные для этих мест (еще с имперского периода российской жизни) промыслы, такие как производство древесного угля, ловля рыбы, отгонное коневодство. Охота, рыболовство и собирательство вновь стали в таких поселениях значимым источником средств существования. При этом местные охотники и рыболовы достаточно жестко конкурируют с теми, для кого эти занятия являются формой досуга или стереотипом отношений внутри элиты.
В целом, можно предположить, что одним из результатов муниципальной реформы (и других реформ) может стать изменение системы расселения. Отчетливо проявились два противоположно направленных процесса: территория страны, с одной стороны, опустынивается, выморочные поселения постепенно исчезают, а их население вымирает или переезжает в другие муниципалитеты. С другой стороны, идет вторичная урбанизация, в ходе которой заново обустраиваются поселения, находящиеся вблизи магистралей, особенно если они «экологически чистые». В них переезжают жители выморочных поселений, появляются усадьбы и дачи и их городские обитатели, которые во многом определяют течение муниципальной жизни, но политически не принимают в ней участия.
Часть 2. Социальная структура и образ жизни населения российской провинции
«Свои» и «чужие» в общественной и экономической жизни муниципалитета
Как уже отмечалось, в поселениях присутствует коренное население, часть которого находится в отходе, и пришлые люди – отходники, дачники, помещики, мигранты. Отношения между этими группами весьма специфичны. Области контактов между ними сведены до минимума так, что можно, наверное, говорить о существовании в рамках поселений нескольких относительно слабо связанных между собой «культур»:
1) «культуры» коренных жителей, ведущих привычный инерционный образ жизни, основанный на занятости в бюджетной сфере и в управлении, в местном бизнесе выживания и на пенсии;
2) сезонной «культуры» дачников и помещиков, в основном обеспечиваемой ресурсами за счет импорта из городов. Связь между местными и дачниками-помещиками возникает при покупке товаров, производимых в личных подсобных хозяйствах коренных жителей. Местные, как правило, негативно относятся к работе по обслуживанию дач и поместий, однако не отказывают в помощи «по-соседски».
3) «культуры» местных людей, находящихся в отходе и людей, скрыто занятых (и членов их семей). Эта культура основана на ресурсах, которые привозят отходники и зарабатывают те, кто официально числятся безработными. Семьи таких людей в значительно меньшей степени, чем семьи обычных местных жителей, зависят от приусадебного хозяйства и формальных связей с властями муниципалитетов. Не зафиксированы отношения между семьями отходников и дачниками-помещиками, в отличие от скрыто занятых, часть которых занимается обслуживанием дач и поместий. Отношения между собственно местными, принадлежащими к первой группе, и семьями отходников и скрыто занятых определяются различиями в уровнях потребления. Те формы жизни и потребления, которые позволяют себе отходники и скрыто занятые, являются предметом зависти (и ненависти) представителей местной «культуры».
На сегодняшний день невозможно точно измерить количество и соотношение представителей этих трех «культур» в муниципалитетах. Каких-либо точных данных о количестве дачников и помещиков в поселениях получить не удалось. Местные власти такой статистики не ведут, оценивая численность пришлых «на глазок» — в основном по количеству бытовых отходов, которые вываливаются в укромных местах и по обочинам дорог, по расходу воды в водопроводе, а также по некоторым другим параметрам.
Отходники были зафиксированы в немалом числе исследованных муниципалитетов – иногда до 30% и более зарегистрированного населения, как следует из интервью. Среди поселений выделяются доноры, поставляющие отходников, и реципиенты, в которых отходники составляют значимую, но не фиксируемую часть занятого населения. Никакой статистической информации о количестве отходников и формах их занятости получить не удалось ввиду ее отсутствия.
Более того, сам факт существования отхода как особой формы занятости (и жизни) в постсоветской России оказался нетривиальным. В свое время, проводя исследования в Костромской области, где отходничество было весьма развито, мы зафиксировали феномен существования исторической памяти «на отхожие промыслы» [Плюснин 2007]. Изучая население трех смежных районов – Галичского, Чухломского и Солигаличского – мы обнаружили, что в новых условиях жизни после 70-ти лет советской власти про отхожие промыслы первыми «вспомнили» и массово в них отошли жители Чухломы, которая в XVII-XIX веках была известна отходничеством из-за скудости почв и нехватки пахотной земли. А соседние города, как и многие другие в Вологодской или Ярославской областях, не столь массово уходили на промыслы, и современное население здесь значительно позже чухломчан «вспомнило» о давно забытой модели жизнеобеспечения. Аналогичное «воспоминание об отходе» после многих десятилетий иной хозяйственной жизни мы зарегистрировали в Торопце Тверской области.
Еще одна группа «чужих», новая для современной российской провинции – мигранты. В основном это граждане стран СНГ, сезонно, постоянно или неопределенные сроки проживающие на территории муниципалитетов и занятые на тех работах, которые местные жители выполнять не хотят или не могут. Это тоже своего рода отходники, которые если и учитываются, то в статистике Федеральной миграционной службы, а не муниципальными чиновниками. Существенная часть мигрантов занята в строительстве и в обслуживании дач и поместий. Постепенно некоторые мигранты и отходники обзаводятся вторыми семьями, в которых появляются дети. В результате они становятся членами местных сообществ, живут на одном месте более десяти лет, но не растворяются в коренном населении.
Иногда выявляются совершенно неожиданные феномены, такие как межэтническое самоуправление в Анапе. По нашим наблюдениям, подтвержденным результатами интервью, там в результате взаимодействия между общинами казаков, греков и армян сложилась особая система отношений, в которой в роли посредников выступают «московские» генералы- отставники, поселившиеся после выхода на пенсию в этом городе-курорте. Официальные органы местного самоуправления реализуют те решения, которые общины считают необходимыми, и которые отставники «доводят» до местных чиновников. Такая система позволяет успешно балансировать интересы в муниципалитете, население которого «разбухает» в курортный сезон в десять и более раз.
Во многих муниципалитетах, особенно выморочных, местная власть взаимодействует с мигрантами эффективнее, чем с коренным населением. Причины называются очевидные: приезжие, претендующие на общие с местными жителями ресурсы, действуют так, как не могут местные – они покупают доступ к ресурсам у их официальных распорядителей. Местных жителей сдерживает общественное мнение, круговая порука и психологическая неготовность вступить в такие отношения с представителем власти. По их логике, эти ресурсы и так принадлежат местному обществу, так как можно их покупать у одного из «своих» же! Да и чиновник от «своего» не возьмет: ему здесь тоже жить и хочется управлять и дальше, а возьмешь – и назавтра «все будут знать, сколько».
Встречается и иное отношение властей к мигрантам: если они одиноки, не составляют общины (хотя бы три деятельных мужчины) и не имеют явных признаков помощи извне, их откровенно «выдаивают», злоупотребляя правовыми ограничениями и тормозя их деятельность. При этом сами чиновники признаются, что будь таких инициативных мигрантов побольше, они способствовали бы экономическому подъему поселения.
Однако в целом существующая система муниципального устройства и управления рассчитана только на постоянное население, то есть на представителей одной «культуры». Она формально не «видит» иных групп населения, кроме коренных жителей с постоянным местом работы или фиксированным доходом типа пенсии.
Существенной характеристикой всех видов муниципальных поселений является то, что их жители принципиально не вкладываются в формирование общей инфраструктуры даже при наличии соответствующих ресурсов. В основном вложения осуществляются в пределах заборов, ограждающих усадьбу или дачу, избу или особняк (по нынешнему – «коттедж»). Весьма редки случаи, когда люди самоорганизуются на уборку мусора, прокладку водопровода или ремонт дороги. За заборами изб, дач и поместий начинается, судя по всему, ничейная земля. Возникает ощущение, что в своем отношении к окружению многие люди стали воспроизводить скорее хуторской, чем городской или традиционно сельский образ жизни.
...
Внешние проявления зажиточности обычно приемлемы только при соответствующем социальном статусе, несоответствие маркируется как «воровство». Расслоение по уровню потребления до сих пор нелегитимно. В разговорах – как само собой разумеющееся – проходит трактовка социальной справедливости как распределения ресурсов «всем поровну», но некоторым «положено» больше, потому что они «главнее».
Зафиксировано существование феномена, который был назван нами «гражданским обществом служивых людей» [Кордонский 2008]. Это неформальная общность людей с примерно одинаковым статусом, влияющих на принятие всех решений в муниципалитетах. Ее членами, кроме местных государственных и муниципальных служащих, правоохранителей и военнослужащих, являются некоторые (не все) предприниматели и бывшие бандиты. Институтами этого общества являются бани, рыбалка, охота, ресторан, церковный приход, культивируемые в муниципалитете виды спорта. Пришлые дачники и помещики (испомещенные региональной властью на управление чиновники), как правило, чужды таким социальным отношениям, однако «решают свои проблемы» через полноправных членов таких обществ. Вероятно, можно – с некоторыми натяжками – считать эту форму самоорганизации еще одной «культурой», наряду с вышеперечисленными.
...
Мифологемы бедности, алкоголизма, воровства, зависимости от личного подсобного хозяйства и др.
В тех нередких случаях, когда участников проекта принимали за членов очередной проверяющей комиссии или представителей власти, автоматически включался «алгоритм прибеднения». Интервьюируемые чиновники и жители начинают рассказывать о том, как все у них плохо, потому что распределяемых «сверху» ресурсов не хватает на основную деятельность, а начальники не хотят видеть тех проблем, которые подчиненные вынуждены решать. Вероятно, этот доведенный до автоматизма стереотип отношений между теми, кто ресурсы распределяет, и теми, кому эти ресурсы предназначаются, является основной формой отношений в иерархии. Вполне возможно, что распространенное представление о том, что «в стране все плохо» формируется из совокупности множества таких манифестаций обделенности ресурсами. При смене оцениваемой роли наблюдателя, интервьюируемые местные начисто забывают об угрозах, связанных с дефицитом распределяемых ресурсов, и переходят к рассказу о своей повседневности, в которой обычно «все путем».
Образы жизни в тех поселениях, где мы были, столь многообразны, что не поддаются классификации при нашем уровне знаний о них. Например, обилие алкоголя в торговых точках (минимум 20, максимум более 200 сортов только водки в одном магазине, хотя в быту общепринят самогон) сочетается с отсутствием видимых признаков алкогольной деградации населения. Пьяных на улицах и в общественных местах очень мало во всех городах и селах, и те, которых мы наблюдали, чаще всего — пришлые-бомжи да известные всем алкоголики, постоянно толкущиеся на центральных площадях. Люди выпивают повсеместно, причем в рабочее время, однако стараются «блюсти меру». Повсюду есть следы употребления наркотиков (использованные шприцы, упаковки лекарственных средств), однако ни общественное мнение, ни наблюдения не позволяют различить явные приметы проблемы.
Обращает на себя внимание практическое отсутствие в провинции «бедных по самоидентификации»: люди считают, что «живут как все». Этот феномен был описан в рамках программы по исследованию бедности, реализованной фондом «Хамовники» в 2007-2009 годах, и постоянно подтверждается в наших муниципальных исследованиях.
...
Практически везде в развивающихся муниципалитетах есть места общественного питания – кафе, рестораны, которые выступают и досуговыми центрами. Однако говорить о том, что в поселениях есть оформленное общественное пространство, не приходится. Клубы и кинотеатры по большей части закрыты или перепрофилированы. Во многих городах, районных центрах публичным пространством стали рынки, функционирующие раз в неделю на центральной площади. Практически все жители города посещают рынок, независимо от погоды и дня недели. Люди не покупают (или покупают мало), а «приглядывают» и общаются. Современные провинциальные рынки стали форумами в исходном смысле этого слова.
В современных поселениях все меньше придомовых скамеек, на которых соседи обычно сплетничали еще десять лет назад. Они не функциональны, так как вытеснены общением с телевизором. Дешевые спутниковые антенны висят даже на таких развалюхах, в которых, как кажется, никто уже не живет.
Обращает на себя внимание прорастание сетевых технологий в обыденную жизнь. Брошенное мельком замечание пожилой женщины в удаленном селе о том, что она вчера с сыном общалась «по скайпу», говорит о многом. И это в сельском поселении, где особых видимых признаков проникновения технологической цивилизации нет.
Если в семье есть ребенок школьного возраста, то зачастую есть и компьютер. Причем, в отличие от мобильных телефонов, компьютер, обычно самая дорогая после автомобиля вещь, покупается не для престижного потребления, а «для дела», которым прежде всего является учеба детей и – что на удивление немаловажно – общение взрослых в социальных сетях вроде «Одноклассников», скачивание фильмов и других мультимедийных файлов. В поселениях вне магистралей еще редкость проводной, оптико-волоконный интернет, но почти везде есть хотя бы модемное соединение с Сетью. С другой стороны, не редкость и поселения, где сотовая связь не стабильна. Там, где связь не стабильна, есть места, в которых вероятность соединения выше. Они становятся временными местами общения, фокальными точками поселений.
Мифологема религиозности
Конфессиональная жизнь пока, по нашим наблюдениям, остается в значительной степени внешней по отношению к обыденной жизни поселений. Во всех развивающихся поселениях либо есть, либо строятся церкви, мечети, молельные дома. В создании конфессиональной инфраструктуры активное участие принимали и принимают местные «авторитетные» предприниматели. Однако приходы и околоцерковная жизнь еще только формируются, исполнение обрядов остается в значительной степени формальным и ситуативным, а активисты церкви – муллы, пасторы и попы – довольно случайные люди как по идеологическим, так и по нравственным качествам.
...
В случаях, когда больному требуется высококвалифицированная помощь или диагностика, выходящая за рамки самых простых анализов и процедур, ЦРБ должна отправлять его в соответствующее областное, краевое или республиканское медучреждение.
Но реальные отношения на местах гораздо богаче этой схемы. Во-первых, с учетом дефицита отдельных медицинских специалистов, обмен пациентами распространен не только «по вертикали», но и по «горизонтали». Больных могут отправлять в ЦРБ соседнего района, если у поликлиники нет лицензии на какие-то виды медицинской помощи или просто потому, что единственный специалист (кардиолог, офтальмолог и т.п.) находится в отпуске. Взаиморасчеты между медучреждениями разных муниципалитетов за пролеченных «чужих» пациентов являются важной составляющей их бюджетов, а урегулирование возникающих в связи с этим финансовых проблем и задержек в оплате становится настоящим искусством.
...
В целом соотношение платной и бесплатной медицины, доступной жителям, сильно варьируется в зависимости от вида муниципалитета. На уровне сельских районов и поселений объем платных услуг составляет несколько процентов (местные специалисты обычно оценивают его в 3-5%), в крупных городских округах, в мегаполисах он в разы больше, но даже приблизительных цифр никто не рискует назвать. В городах сложились устойчивые практики взимания прямой и косвенной платы за лечение в государственных и муниципальных медучреждениях: платные палаты «повышенной комфортности», свои лекарства в стационарах, консультации и диагностика «вне очереди» и т.п. В сельских муниципалитетах с ограниченными ресурсами медицина в большей или меньшей степени остается «социалистической», т.е. для пациентов основное лечение и профилактика бесплатны. Коммерческие отношения по поводу здоровья развиты здесь в гораздо меньшей степени (это касается как официальных платных услуг в муниципальных медучреждениях, так и теневого рынка медицинских и околомедицинских услуг).
В маленьких поселениях медперсонал не вымогает деньги у больных себе в карман (хотя поддерживаются традиции подношений и подарков в знак благодарности), что связано, видимо, как с общинными элементами уклада жизни в поселке, так и с крайне низкой платежеспособностью населения. Опрошенные местные медики объясняют такой «социализм» тем, что здесь «все всех знают, будешь брать – тебе здесь не жить», а также тем, что «никто платить не будет». Можно предположить, что мы имеем дело с ситуацией, когда имеющиеся ресурсы на поддержание здоровья, в силу крайней ограниченности, распределяются более-менее равномерно, а у медиков нет доступных способов конвертировать свои корпоративные возможности в личные дивиденды.
Наиболее живучи «социалистические» традиции в деревнях, где фельдшер, по убеждению жителей, должен работать не только за зарплату, но и в любое время суток. Распространена практика обращений к нему за помощью на дому, в выходные, ночью, в любое время. Поддержанию этой практики способствует неписанное правило, согласно которому обращение к врачу и даже вызов скорой помощи возможны только через фельдшера.
...
Мифологема доступного образования
Образованию мы уделяли в нашем проекте существенно меньше внимания, чем здравоохранению. Как уже говорилось, в малых поселениях школы являются центрами общественной жизни, часто и в материальных аспектах. К примеру, на Соловках в компьютерном классе по информатике в местной школе был организован платный интернет-клуб общего пользования, где во внеучебное время услугами клуба пользовались туристы (доступ в Интернет, запись информации и фотографий на диски). А в одном из поселений горного Алтая сельская школа, в чьей собственности находится единственный на все поселение трактор, оказывала необходимые услуги местным жителям.
До сих пор встречаются поселения, в которых школы, как и в 1990-е годы, являются единственным местом, где дети из неблагополучных семей могут хоть как-то поесть. Они приходят в классы голодными. Так что сельские и поселковые школы с их огородами и хозяйством выполняют, кроме образовательной, еще и функции социального призрения.
Однако в целом происходит снижение социального статуса общеобразовательной школы. Иногда оно проявляется в крайних выражениях: в одном из районных центров Кировской области в обычном учебном заведении были объединены классы для детей с дефектами развития и для детей с нормальным развитием. Учили тех и других одни и те же учителя. Это, конечно, предельный случай, но он показывает тенденцию.
Повсеместно в обследованных поселениях средние школы расположены старых зданиях, в то время как «элитные» заведения вроде налоговой инспекции или отделения Сбербанка хорошо отремонтированы или построены заново. Практически везде в школах есть компьютеры, нередко и новые, однако хорошо работающий интернет со свободным доступом – большая редкость. Школьные библиотеки нигде не обновляются, последние масштабные пополнения – издания конца 1980 – начала 1990 годов. Во многих школах есть серийные издания, распределявшиеся по школам в рамках президентских программ начала 2000 годов.
В ходе исследования мы наблюдали, как школы адаптируются к требованиям нормативно-подушевого финансирования, которое вводится в обследуемых нами регионах с 2006 года. Теперь зарплата учителя во многом зависит от количества учеников. В результате вместо 25 учеников классы обычно уплотняются до 30-35, а в некоторых школах и до 40 учеников.
Доходы образовательных учреждений, ранее называемые внебюджетными, теперь учитываются в составе бюджетных, что интерпретируется как увеличение бюджетного финансирования. Причем с этих «дополнительных» доходов теперь приходится платить существенные налоги в бюджеты других уровней. Даже при наличии у школы только бюджетной деятельности суммы налогов на имущество и землю намного превышают суммы капитальных вложений в образование. Номинальный рост бюджетных расходов на образование превращается в фактическое снижение расходов на собственно процесс обучения, на функционирование и развитие образовательных учреждений.
Муниципальные власти решают проблему малокомплектных школ либо примитивно – путем их закрытия, либо поступают хитрее – присваивая им статус филиалов более крупных образовательных учреждений, расположенных поблизости. Спасая сельскую школу, они тем самым спасают все село. Дело не только в том, что в противном случае из поселения уезжают молодые семьи: нередко на школе держится вся хоть сколько-нибудь современная инфраструктура села (отопление и водопровод).
...
Российская провинция и ее обитатели. Опыт наблюдения и попытка описания
Несоответствие присвоенного городу, селу или территории муниципального статуса и... // kordonsky.ru...
Выморочные и развивающиеся муниципалитеты
В больших городских округах «поместного» типа, где мы вели наблюдения, таких как Калининград, Таганрог или Барнаул, население неоднородно, социальная дифференциация велика, жизнь фрагментирована и внешне может быть наблюдена только в таких феноменах, как городские рынки, система муниципального транспорта и т.п. Такие поселения слишком велики для того, чтобы можно было делать какие-то серьезные выводы только на основании наших наблюдений. Мы могли лишь фиксировать некоторые аспекты жизни в них, строить гипотезы и проверять их в беседах с представителями разных групп горожан.
Поэтому наши основные наблюдения форм социальной активности и дифференциального взаимодействия власти с населением относятся к «уездным» и «городовым» округам, муниципальным районам, городским и сельским поселениям. Все эти муниципалитеты по видимым перспективам развития, обусловленным демографическим и социальным потенциалом, можно разделить на две категории:
1) Выморочные муниципалитеты, не имеющие перспектив развития в силу демографической структуры, ресурсной ограниченности, транспортной недоступности и другим причинам. Выморочные муниципалитеты всегда невелики. Структура населения в них более-менее однородна. В составе наблюдаемых исследователями групп населения (на улицах, рынках, во дворах) доминируют рано постаревшие женщины (на вид старше 50, а ей всего 30-40 лет), старики-пенсионеры и разного рода опустившиеся люди. Основное занятие постоянных жителей – личное подсобное хозяйство. При этом значительная часть трудоспособного населения занимается отходничеством, т.е. находится на временных заработках в других территориях, более экономически развитых. Даже если в таких поселениях есть какие-то предприятия, то рабочая сила в них зачастую привозная: это отходники из населенных пунктов рангом пониже наблюдаемого. Хозяева этих предприятий в разговоре нередко утверждали, что принципиально не берут на работу местных при причине их вороватости, пьянства и лени (« пришлый надежнее»).
2) Развивающиеся муниципалитеты, во многом благодаря освоению новых видов ресурсов. Эти ресурсы обычно скрыты, часто могут быть выявлены только методами включенного наблюдения. Их освоением занимаются не самые большие по численности группы населения, но и видов ресурсов обычно несколько. Поэтому объем новой застройки и ритм жизни в таких муниципалитетах таковы, что даже с первого взгляда ясно, что жизнь в поселении и некоторые ресурсы есть. Естественно, что развивающиеся муниципалитеты весьма многообразны, но для их детальной классификации пока не хватает материалов и ресурсов.
Многие развивающие муниципалитеты получает ресурсы для развития от того, что они фактически представляют собой зоны освоения (колонизации, вторичной урбанизации) жителями больших городов. Такие муниципалитеты обычно расположены в зонах транспортной доступности, то есть вблизи федеральных и региональных автомобильных и железных дорог. Дачные хозяйства и поместья богатых людей в сочетании с ветхими избами коренных жителей, облупленными «хрущевками» и бараками формируют специфический внешний вид большей части таких поселений. Причем домашние хозяйства семей отходников внешне отличаются от дачных строений горожан только разве что характером застройки территории и спектром выращиваемых на подворьях сельскохозяйственных культур.
Все городские округа, в которых мы были, могут быть отнесены к развивающимся даже в случаях, когда по статистике собственных доходов практически не имеют. Как правило, в таких поселениях при более-менее пристальном наблюдении можно выявить сферы «неформальной занятости», обеспечивающей доходы какой-то выделенной группе. Члены таких групп официально числятся временно неработающими, получая соответствующее пособие, но на самом деле они постоянно заняты, иногда в высокодоходных малых бизнесах.
Существует огромное количество форм предпринимательской самозанятости, в том числе и такие экзотические как разведение фазанов и страусов, выращивание гусей для московского рынка гусиной печени или на экспорт в Юго-Восточную Азию «рачков» для подкормки аквакультур креветок, заготовки разного рода лекарственного сырья. На европейском Севере развит полный цикл изготовления срубов: от заготовки леса, его сушке, распиловке и до сборки на земле заказчика.
В приграничных районах Юга России, на западном Алтае, в Калининграде развита контрабанда как основное занятие, как бизнес. Доходы от этого бизнеса таковы, что позволяют жителям приграничных муниципалитетов массово обустраивать свои дачи и поместья. Такие муниципалитеты бурно застраиваются, в то время как официально они практически не имеют собственных доходов. Их чиновники транслируют вовне «страшилки» о бедственном монофункциональном положении, обеспечивая получение ресурсов, необходимых для обеспечения нормативных потребностей не связанного с их бизнесом «народа».
Во многих малых муниципалитетах люди вновь осваивают традиционные для этих мест (еще с имперского периода российской жизни) промыслы, такие как производство древесного угля, ловля рыбы, отгонное коневодство. Охота, рыболовство и собирательство вновь стали в таких поселениях значимым источником средств существования. При этом местные охотники и рыболовы достаточно жестко конкурируют с теми, для кого эти занятия являются формой досуга или стереотипом отношений внутри элиты.
В целом, можно предположить, что одним из результатов муниципальной реформы (и других реформ) может стать изменение системы расселения. Отчетливо проявились два противоположно направленных процесса: территория страны, с одной стороны, опустынивается, выморочные поселения постепенно исчезают, а их население вымирает или переезжает в другие муниципалитеты. С другой стороны, идет вторичная урбанизация, в ходе которой заново обустраиваются поселения, находящиеся вблизи магистралей, особенно если они «экологически чистые». В них переезжают жители выморочных поселений, появляются усадьбы и дачи и их городские обитатели, которые во многом определяют течение муниципальной жизни, но политически не принимают в ней участия.
Часть 2. Социальная структура и образ жизни населения российской провинции
«Свои» и «чужие» в общественной и экономической жизни муниципалитета
Как уже отмечалось, в поселениях присутствует коренное население, часть которого находится в отходе, и пришлые люди – отходники, дачники, помещики, мигранты. Отношения между этими группами весьма специфичны. Области контактов между ними сведены до минимума так, что можно, наверное, говорить о существовании в рамках поселений нескольких относительно слабо связанных между собой «культур»:
1) «культуры» коренных жителей, ведущих привычный инерционный образ жизни, основанный на занятости в бюджетной сфере и в управлении, в местном бизнесе выживания и на пенсии;
2) сезонной «культуры» дачников и помещиков, в основном обеспечиваемой ресурсами за счет импорта из городов. Связь между местными и дачниками-помещиками возникает при покупке товаров, производимых в личных подсобных хозяйствах коренных жителей. Местные, как правило, негативно относятся к работе по обслуживанию дач и поместий, однако не отказывают в помощи «по-соседски».
3) «культуры» местных людей, находящихся в отходе и людей, скрыто занятых (и членов их семей). Эта культура основана на ресурсах, которые привозят отходники и зарабатывают те, кто официально числятся безработными. Семьи таких людей в значительно меньшей степени, чем семьи обычных местных жителей, зависят от приусадебного хозяйства и формальных связей с властями муниципалитетов. Не зафиксированы отношения между семьями отходников и дачниками-помещиками, в отличие от скрыто занятых, часть которых занимается обслуживанием дач и поместий. Отношения между собственно местными, принадлежащими к первой группе, и семьями отходников и скрыто занятых определяются различиями в уровнях потребления. Те формы жизни и потребления, которые позволяют себе отходники и скрыто занятые, являются предметом зависти (и ненависти) представителей местной «культуры».
На сегодняшний день невозможно точно измерить количество и соотношение представителей этих трех «культур» в муниципалитетах. Каких-либо точных данных о количестве дачников и помещиков в поселениях получить не удалось. Местные власти такой статистики не ведут, оценивая численность пришлых «на глазок» — в основном по количеству бытовых отходов, которые вываливаются в укромных местах и по обочинам дорог, по расходу воды в водопроводе, а также по некоторым другим параметрам.
Отходники были зафиксированы в немалом числе исследованных муниципалитетов – иногда до 30% и более зарегистрированного населения, как следует из интервью. Среди поселений выделяются доноры, поставляющие отходников, и реципиенты, в которых отходники составляют значимую, но не фиксируемую часть занятого населения. Никакой статистической информации о количестве отходников и формах их занятости получить не удалось ввиду ее отсутствия.
Более того, сам факт существования отхода как особой формы занятости (и жизни) в постсоветской России оказался нетривиальным. В свое время, проводя исследования в Костромской области, где отходничество было весьма развито, мы зафиксировали феномен существования исторической памяти «на отхожие промыслы» [Плюснин 2007]. Изучая население трех смежных районов – Галичского, Чухломского и Солигаличского – мы обнаружили, что в новых условиях жизни после 70-ти лет советской власти про отхожие промыслы первыми «вспомнили» и массово в них отошли жители Чухломы, которая в XVII-XIX веках была известна отходничеством из-за скудости почв и нехватки пахотной земли. А соседние города, как и многие другие в Вологодской или Ярославской областях, не столь массово уходили на промыслы, и современное население здесь значительно позже чухломчан «вспомнило» о давно забытой модели жизнеобеспечения. Аналогичное «воспоминание об отходе» после многих десятилетий иной хозяйственной жизни мы зарегистрировали в Торопце Тверской области.
Еще одна группа «чужих», новая для современной российской провинции – мигранты. В основном это граждане стран СНГ, сезонно, постоянно или неопределенные сроки проживающие на территории муниципалитетов и занятые на тех работах, которые местные жители выполнять не хотят или не могут. Это тоже своего рода отходники, которые если и учитываются, то в статистике Федеральной миграционной службы, а не муниципальными чиновниками. Существенная часть мигрантов занята в строительстве и в обслуживании дач и поместий. Постепенно некоторые мигранты и отходники обзаводятся вторыми семьями, в которых появляются дети. В результате они становятся членами местных сообществ, живут на одном месте более десяти лет, но не растворяются в коренном населении.
Иногда выявляются совершенно неожиданные феномены, такие как межэтническое самоуправление в Анапе. По нашим наблюдениям, подтвержденным результатами интервью, там в результате взаимодействия между общинами казаков, греков и армян сложилась особая система отношений, в которой в роли посредников выступают «московские» генералы- отставники, поселившиеся после выхода на пенсию в этом городе-курорте. Официальные органы местного самоуправления реализуют те решения, которые общины считают необходимыми, и которые отставники «доводят» до местных чиновников. Такая система позволяет успешно балансировать интересы в муниципалитете, население которого «разбухает» в курортный сезон в десять и более раз.
Во многих муниципалитетах, особенно выморочных, местная власть взаимодействует с мигрантами эффективнее, чем с коренным населением. Причины называются очевидные: приезжие, претендующие на общие с местными жителями ресурсы, действуют так, как не могут местные – они покупают доступ к ресурсам у их официальных распорядителей. Местных жителей сдерживает общественное мнение, круговая порука и психологическая неготовность вступить в такие отношения с представителем власти. По их логике, эти ресурсы и так принадлежат местному обществу, так как можно их покупать у одного из «своих» же! Да и чиновник от «своего» не возьмет: ему здесь тоже жить и хочется управлять и дальше, а возьмешь – и назавтра «все будут знать, сколько».
Встречается и иное отношение властей к мигрантам: если они одиноки, не составляют общины (хотя бы три деятельных мужчины) и не имеют явных признаков помощи извне, их откровенно «выдаивают», злоупотребляя правовыми ограничениями и тормозя их деятельность. При этом сами чиновники признаются, что будь таких инициативных мигрантов побольше, они способствовали бы экономическому подъему поселения.
Однако в целом существующая система муниципального устройства и управления рассчитана только на постоянное население, то есть на представителей одной «культуры». Она формально не «видит» иных групп населения, кроме коренных жителей с постоянным местом работы или фиксированным доходом типа пенсии.
Существенной характеристикой всех видов муниципальных поселений является то, что их жители принципиально не вкладываются в формирование общей инфраструктуры даже при наличии соответствующих ресурсов. В основном вложения осуществляются в пределах заборов, ограждающих усадьбу или дачу, избу или особняк (по нынешнему – «коттедж»). Весьма редки случаи, когда люди самоорганизуются на уборку мусора, прокладку водопровода или ремонт дороги. За заборами изб, дач и поместий начинается, судя по всему, ничейная земля. Возникает ощущение, что в своем отношении к окружению многие люди стали воспроизводить скорее хуторской, чем городской или традиционно сельский образ жизни.
...
Внешние проявления зажиточности обычно приемлемы только при соответствующем социальном статусе, несоответствие маркируется как «воровство». Расслоение по уровню потребления до сих пор нелегитимно. В разговорах – как само собой разумеющееся – проходит трактовка социальной справедливости как распределения ресурсов «всем поровну», но некоторым «положено» больше, потому что они «главнее».
Зафиксировано существование феномена, который был назван нами «гражданским обществом служивых людей» [Кордонский 2008]. Это неформальная общность людей с примерно одинаковым статусом, влияющих на принятие всех решений в муниципалитетах. Ее членами, кроме местных государственных и муниципальных служащих, правоохранителей и военнослужащих, являются некоторые (не все) предприниматели и бывшие бандиты. Институтами этого общества являются бани, рыбалка, охота, ресторан, церковный приход, культивируемые в муниципалитете виды спорта. Пришлые дачники и помещики (испомещенные региональной властью на управление чиновники), как правило, чужды таким социальным отношениям, однако «решают свои проблемы» через полноправных членов таких обществ. Вероятно, можно – с некоторыми натяжками – считать эту форму самоорганизации еще одной «культурой», наряду с вышеперечисленными.
...
Мифологемы бедности, алкоголизма, воровства, зависимости от личного подсобного хозяйства и др.
В тех нередких случаях, когда участников проекта принимали за членов очередной проверяющей комиссии или представителей власти, автоматически включался «алгоритм прибеднения». Интервьюируемые чиновники и жители начинают рассказывать о том, как все у них плохо, потому что распределяемых «сверху» ресурсов не хватает на основную деятельность, а начальники не хотят видеть тех проблем, которые подчиненные вынуждены решать. Вероятно, этот доведенный до автоматизма стереотип отношений между теми, кто ресурсы распределяет, и теми, кому эти ресурсы предназначаются, является основной формой отношений в иерархии. Вполне возможно, что распространенное представление о том, что «в стране все плохо» формируется из совокупности множества таких манифестаций обделенности ресурсами. При смене оцениваемой роли наблюдателя, интервьюируемые местные начисто забывают об угрозах, связанных с дефицитом распределяемых ресурсов, и переходят к рассказу о своей повседневности, в которой обычно «все путем».
Образы жизни в тех поселениях, где мы были, столь многообразны, что не поддаются классификации при нашем уровне знаний о них. Например, обилие алкоголя в торговых точках (минимум 20, максимум более 200 сортов только водки в одном магазине, хотя в быту общепринят самогон) сочетается с отсутствием видимых признаков алкогольной деградации населения. Пьяных на улицах и в общественных местах очень мало во всех городах и селах, и те, которых мы наблюдали, чаще всего — пришлые-бомжи да известные всем алкоголики, постоянно толкущиеся на центральных площадях. Люди выпивают повсеместно, причем в рабочее время, однако стараются «блюсти меру». Повсюду есть следы употребления наркотиков (использованные шприцы, упаковки лекарственных средств), однако ни общественное мнение, ни наблюдения не позволяют различить явные приметы проблемы.
Обращает на себя внимание практическое отсутствие в провинции «бедных по самоидентификации»: люди считают, что «живут как все». Этот феномен был описан в рамках программы по исследованию бедности, реализованной фондом «Хамовники» в 2007-2009 годах, и постоянно подтверждается в наших муниципальных исследованиях.
...
Практически везде в развивающихся муниципалитетах есть места общественного питания – кафе, рестораны, которые выступают и досуговыми центрами. Однако говорить о том, что в поселениях есть оформленное общественное пространство, не приходится. Клубы и кинотеатры по большей части закрыты или перепрофилированы. Во многих городах, районных центрах публичным пространством стали рынки, функционирующие раз в неделю на центральной площади. Практически все жители города посещают рынок, независимо от погоды и дня недели. Люди не покупают (или покупают мало), а «приглядывают» и общаются. Современные провинциальные рынки стали форумами в исходном смысле этого слова.
В современных поселениях все меньше придомовых скамеек, на которых соседи обычно сплетничали еще десять лет назад. Они не функциональны, так как вытеснены общением с телевизором. Дешевые спутниковые антенны висят даже на таких развалюхах, в которых, как кажется, никто уже не живет.
Обращает на себя внимание прорастание сетевых технологий в обыденную жизнь. Брошенное мельком замечание пожилой женщины в удаленном селе о том, что она вчера с сыном общалась «по скайпу», говорит о многом. И это в сельском поселении, где особых видимых признаков проникновения технологической цивилизации нет.
Если в семье есть ребенок школьного возраста, то зачастую есть и компьютер. Причем, в отличие от мобильных телефонов, компьютер, обычно самая дорогая после автомобиля вещь, покупается не для престижного потребления, а «для дела», которым прежде всего является учеба детей и – что на удивление немаловажно – общение взрослых в социальных сетях вроде «Одноклассников», скачивание фильмов и других мультимедийных файлов. В поселениях вне магистралей еще редкость проводной, оптико-волоконный интернет, но почти везде есть хотя бы модемное соединение с Сетью. С другой стороны, не редкость и поселения, где сотовая связь не стабильна. Там, где связь не стабильна, есть места, в которых вероятность соединения выше. Они становятся временными местами общения, фокальными точками поселений.
Мифологема религиозности
Конфессиональная жизнь пока, по нашим наблюдениям, остается в значительной степени внешней по отношению к обыденной жизни поселений. Во всех развивающихся поселениях либо есть, либо строятся церкви, мечети, молельные дома. В создании конфессиональной инфраструктуры активное участие принимали и принимают местные «авторитетные» предприниматели. Однако приходы и околоцерковная жизнь еще только формируются, исполнение обрядов остается в значительной степени формальным и ситуативным, а активисты церкви – муллы, пасторы и попы – довольно случайные люди как по идеологическим, так и по нравственным качествам.
...
В случаях, когда больному требуется высококвалифицированная помощь или диагностика, выходящая за рамки самых простых анализов и процедур, ЦРБ должна отправлять его в соответствующее областное, краевое или республиканское медучреждение.
Но реальные отношения на местах гораздо богаче этой схемы. Во-первых, с учетом дефицита отдельных медицинских специалистов, обмен пациентами распространен не только «по вертикали», но и по «горизонтали». Больных могут отправлять в ЦРБ соседнего района, если у поликлиники нет лицензии на какие-то виды медицинской помощи или просто потому, что единственный специалист (кардиолог, офтальмолог и т.п.) находится в отпуске. Взаиморасчеты между медучреждениями разных муниципалитетов за пролеченных «чужих» пациентов являются важной составляющей их бюджетов, а урегулирование возникающих в связи с этим финансовых проблем и задержек в оплате становится настоящим искусством.
...
В целом соотношение платной и бесплатной медицины, доступной жителям, сильно варьируется в зависимости от вида муниципалитета. На уровне сельских районов и поселений объем платных услуг составляет несколько процентов (местные специалисты обычно оценивают его в 3-5%), в крупных городских округах, в мегаполисах он в разы больше, но даже приблизительных цифр никто не рискует назвать. В городах сложились устойчивые практики взимания прямой и косвенной платы за лечение в государственных и муниципальных медучреждениях: платные палаты «повышенной комфортности», свои лекарства в стационарах, консультации и диагностика «вне очереди» и т.п. В сельских муниципалитетах с ограниченными ресурсами медицина в большей или меньшей степени остается «социалистической», т.е. для пациентов основное лечение и профилактика бесплатны. Коммерческие отношения по поводу здоровья развиты здесь в гораздо меньшей степени (это касается как официальных платных услуг в муниципальных медучреждениях, так и теневого рынка медицинских и околомедицинских услуг).
В маленьких поселениях медперсонал не вымогает деньги у больных себе в карман (хотя поддерживаются традиции подношений и подарков в знак благодарности), что связано, видимо, как с общинными элементами уклада жизни в поселке, так и с крайне низкой платежеспособностью населения. Опрошенные местные медики объясняют такой «социализм» тем, что здесь «все всех знают, будешь брать – тебе здесь не жить», а также тем, что «никто платить не будет». Можно предположить, что мы имеем дело с ситуацией, когда имеющиеся ресурсы на поддержание здоровья, в силу крайней ограниченности, распределяются более-менее равномерно, а у медиков нет доступных способов конвертировать свои корпоративные возможности в личные дивиденды.
Наиболее живучи «социалистические» традиции в деревнях, где фельдшер, по убеждению жителей, должен работать не только за зарплату, но и в любое время суток. Распространена практика обращений к нему за помощью на дому, в выходные, ночью, в любое время. Поддержанию этой практики способствует неписанное правило, согласно которому обращение к врачу и даже вызов скорой помощи возможны только через фельдшера.
...
Мифологема доступного образования
Образованию мы уделяли в нашем проекте существенно меньше внимания, чем здравоохранению. Как уже говорилось, в малых поселениях школы являются центрами общественной жизни, часто и в материальных аспектах. К примеру, на Соловках в компьютерном классе по информатике в местной школе был организован платный интернет-клуб общего пользования, где во внеучебное время услугами клуба пользовались туристы (доступ в Интернет, запись информации и фотографий на диски). А в одном из поселений горного Алтая сельская школа, в чьей собственности находится единственный на все поселение трактор, оказывала необходимые услуги местным жителям.
До сих пор встречаются поселения, в которых школы, как и в 1990-е годы, являются единственным местом, где дети из неблагополучных семей могут хоть как-то поесть. Они приходят в классы голодными. Так что сельские и поселковые школы с их огородами и хозяйством выполняют, кроме образовательной, еще и функции социального призрения.
Однако в целом происходит снижение социального статуса общеобразовательной школы. Иногда оно проявляется в крайних выражениях: в одном из районных центров Кировской области в обычном учебном заведении были объединены классы для детей с дефектами развития и для детей с нормальным развитием. Учили тех и других одни и те же учителя. Это, конечно, предельный случай, но он показывает тенденцию.
Повсеместно в обследованных поселениях средние школы расположены старых зданиях, в то время как «элитные» заведения вроде налоговой инспекции или отделения Сбербанка хорошо отремонтированы или построены заново. Практически везде в школах есть компьютеры, нередко и новые, однако хорошо работающий интернет со свободным доступом – большая редкость. Школьные библиотеки нигде не обновляются, последние масштабные пополнения – издания конца 1980 – начала 1990 годов. Во многих школах есть серийные издания, распределявшиеся по школам в рамках президентских программ начала 2000 годов.
В ходе исследования мы наблюдали, как школы адаптируются к требованиям нормативно-подушевого финансирования, которое вводится в обследуемых нами регионах с 2006 года. Теперь зарплата учителя во многом зависит от количества учеников. В результате вместо 25 учеников классы обычно уплотняются до 30-35, а в некоторых школах и до 40 учеников.
Доходы образовательных учреждений, ранее называемые внебюджетными, теперь учитываются в составе бюджетных, что интерпретируется как увеличение бюджетного финансирования. Причем с этих «дополнительных» доходов теперь приходится платить существенные налоги в бюджеты других уровней. Даже при наличии у школы только бюджетной деятельности суммы налогов на имущество и землю намного превышают суммы капитальных вложений в образование. Номинальный рост бюджетных расходов на образование превращается в фактическое снижение расходов на собственно процесс обучения, на функционирование и развитие образовательных учреждений.
Муниципальные власти решают проблему малокомплектных школ либо примитивно – путем их закрытия, либо поступают хитрее – присваивая им статус филиалов более крупных образовательных учреждений, расположенных поблизости. Спасая сельскую школу, они тем самым спасают все село. Дело не только в том, что в противном случае из поселения уезжают молодые семьи: нередко на школе держится вся хоть сколько-нибудь современная инфраструктура села (отопление и водопровод).
...
за прошлую осень, 2021, как раз по следам переписи:
- девочки тоже охранниками зачастую; у нас периодически именно такие на пункте. Через раз - то пацан, то девчонка, то женщина весьма средних лет. Именно из соседних областей, вахтово.
Симон Кордонский: «По объемам фекалий в Москве проживает 30 млн человек»
В октябре стартовала очередная перепись населения России - на этот раз цифровая. Но, оказывается, точно подсчитать население страны на самом деле невозможно. Да и не очень нужно. Гораздо важнее знать, как и чем живут наши люди. Почему - объяснил известный социолог Симон Кордонский. // www.eg.ru- Я не знаю, что такое «цифровая перепись», и похоже, никто этого не знает. Подсчет населения сложно организовать. Известна история, когда по результатам оцифровки документов загсов в стране оказалось около 90 миллионов человек, а согласно переписи, 142 миллиона.
- Сколько нас на самом деле?
- Думаю, миллионов 160. Населения на 10 - 15 процентов больше, чем считает Росстат. У нас власти региона распределяют средства муниципалитетам по численности населения, поэтому стараются ее преуменьшить.
В городе не учитывают тех, кто живет на даче, в селах не считают уезжающих на работу в города. Это больше 10 миллионов человек. Реальные границы Москвы - километров 200 - 300 от МКАД. Там целые районы, где мужчины ездят в столицу работать охранниками, а девочки «бухгалтерами», то есть проститутками.
- девочки тоже охранниками зачастую; у нас периодически именно такие на пункте. Через раз - то пацан, то девчонка, то женщина весьма средних лет. Именно из соседних областей, вахтово.
Не учитывают миллионы иммигрантов. Свидетельство о рождении лежит в Бишкеке, а человек давно в России. И МВД не может мигрантов толком контролировать. Как говорили мне полицейские, нельзя провести облаву с проверкой - об операции тут же становится известно диаспорам.
- А как же цифровые сервисы, камеры, технологии искусственного интеллекта и анализа больших данных, которые все сортируют и считают?
- Технологии работают тогда, когда те, кто ищет, знают, что ищут. К тому же пусть камер все больше, но все пока разделено по разным ведомствам. Системы объединены только в Москве.
- Можно подсчитать расход чего-нибудь и тогда прикинуть размер населения.
- По электричеству считать сложно: разные уровни сетей, воровство. По воде - тоже: у многих нет водопровода. С помощью коммунальщиков мы выяснили, что проще считать по дерьму. Оно сливается в отстойники, объем измеряют, примерно известно, сколько выделяет один человек.
По канализации выходит: в Москве живут 30 миллионов. Есть еще данные сотовых компаний: в столице одновременно работает не менее 25 миллионов симок. Но недостаточно считать показатели, необходимо наблюдение и описание. Нужно изучать нашу страну на местах, а не в кабинетах. Как Пржевальский и Семенов-Тян-Шанский в Российской империи. Как мы со студентами и сотрудниками нашего фонда. Студентам, правда, тяжело приходится: многие буквально заболевают, увидев настоящую, не книжную Россию.
- Опросы проводите?
- Это бестолковое занятие - наш человек говорит интервьюеру то, что тот, как ему кажется, хочет услышать. Мат использовать нельзя, а это мешает точной передаче смысла. Нет, наблюдаем, общаемся, находим инсайдеров, изучаем разные сообщества.
- Какие, например?
- Например, мир криминальных группировок Ульяновска, Саратова и Казани. Оказалось, что криминала там… нет. Нет того, что мы привыкли так называть: банд убийц, воров и так далее. Существуют, как они говорят, «темы», которые можно при желании объявить криминальными - например, разборку автомобилей. Но преступлений, тем более тяжких, мало. ...
Люди живут нормально, по понятиям, как все в России.
- Все? А как же юристы, силовики, власти?
- Вот у нас со студентами была экспедиция в один из районов Тверской области. Глава администрации на десятой минуте сообщил: «Мы живем по понятиям. А закон - это для оформления».
- Это о коррупции?
- Коррупции в России нет! Есть распределение ресурсов за откат, это такой клей в системе. Не будет откатов - все сразу остановится. Но на борьбе с коррупцией можно хорошо заработать. Люди и зарабатывают.
Откуп, откат и оброк
- Есть три столпа нашей жизни - откуп, откат и оброк. Давно пора их узаконить и не париться. Откуп - это «Платон» или московские парковки, когда коммерческая структура получает от государства право сбора платежей в обмен на, скажем, возврат денег из офшоров. Оброк - сбор, об общей сумме которого договариваются. Откат - рента, устанавливаемая и регулируемая силовиками (если кто берет не по чину, то его закрывают). У нас именно силовики управляют экономикой, а Минфин и Центробанк по карманам промышляют.
Но мы пользуемся импортными терминами про рынок, демократию, менеджмент для описания нашей реальности. Естественно, ничего не получается. Поэтому возникает ощущение, что все у нас плохо, что не надо изучать нашу Россию, а надо ее реформировать.
Москва против России
- Вдобавок территориальное деление, которое мы от СССР унаследовали, уже не отвечает реальности. Есть много важных и интересных сообществ, никак и нигде не представленных. Например, жители четырех соседних районов Воронежской и Волгоградской областей объединились, чтобы делать пуховые вещи. Одни выращивают овец и коз, другие обрабатывают шерсть, третьи вяжут. В промысле заняты десятки тысяч человек. Оптовики - местные цыгане. Бизнес чувствителен к требованиям рынка: когда-то вязали платки, потом перешли на пуховые трусы, затем начали делать пододежку для военных костюмов «Ратник». Командиры частей все это закупают, к слову, неофициально.
Или вот Дивеево. Там сложилось уникальное религиозное сообщество, где законы России не имеют силы. Район заселяют люди, отказавшиеся по религиозным причинам от документов, в том числе паспортов. Здесь на улицах спорят о религиозных вопросах, никто не доверяет новым технологиям, персональному учету и кодификации, увлекаются теориями заговора и верят в скорый Апокалипсис.
Важнейший процесс сегодня - борьба за ресурсы между провинцией и столицей. Москва пытается втянуть в себя Россию, подчинить ее. При Лужкове столица проводила свою внешнюю политику. А сейчас проводит собственную внутреннюю. Например, Совет безопасности категорически против развития агломераций, но мэрия и выдвинутый ею первый вице-премьер Марат Хуснуллин - за.
Очень много любопытного, да пожалуй и очень важного.
Текст большой, стоит читать целиком, не спеша и вдумчиво, не пожалеть времени.
Т.к. там поднимаются разные вопросы, со временем раскидаю куски по многим топикам, а тут пусть будет как общее.
Как ни удивительно, наших "государствостроителей" двух десятилетий этого века есть и за что похвалить - многие вещи они честно пытались сделать (даже может на удивление многие), с лучшими намерениями и в общем не сдуру. Что-то даже получалось.
А вот это наглядный пример того, как чиновники могут представлять себе (плохо), КАК НА САМОМ деле устроена Россия:
Вот, точно. С ликвидацией фирмы - ну просто в яблочко. Просто добросовестно ликвидировать задолбишься (тебя даже в налоговой с таким вопросом постараются более или менее деликатно послать) - значит, или ждать, пока "само рассосётся" за пару лет (как налоговики и намекают поступать; однако это нервы и как-то душа не на месте), или продать (напр., таджику или бомжу). То есть действительно, государство как бы предлагает услугу (каковую в сущности обязано предлагать именно оно), да, оно это делает, но делает так, что --- Это действительно как-то неправильно. Неправильность далеко не самая неприятная, но показательная. Вроде и нужно по-нормальному, вроде теоретически и можно, а в итоге всем приходится решать потихоньку или как-то так.
Текст большой, стоит читать целиком, не спеша и вдумчиво, не пожалеть времени.
Т.к. там поднимаются разные вопросы, со временем раскидаю куски по многим топикам, а тут пусть будет как общее.
Как ни удивительно, наших "государствостроителей" двух десятилетий этого века есть и за что похвалить - многие вещи они честно пытались сделать (даже может на удивление многие), с лучшими намерениями и в общем не сдуру. Что-то даже получалось.
Национальные ценности и конституционный строй
Мы публикуем полную стенограмму лекции, прочитанной известным специалистов в области институциональной экономики и общественным деятелем, президентом Института национального проекта “Общественный договор”, членом Совета при Президенте РФ по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека, зав. кафедрой прикладной институциональной экономики Экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, президентом Ассоциации независимых аналитических центров экономического анализа (АНЦЭА), профессором Александром Александровичем Аузаном 29 ноября 2007 года в клубе -... // polit.ru...
В процессе разговора с Эрнандо де Сото, я многое понял. Он говорил: «А попробуйте вот это сделать». Я говорю: «Делали. Вот это получилось, вот это не получилось, общего результата нет». Он говорит: «Тогда вот это попробуйте». Я говорю: «И это делали. Вот это не получилось». Он говорил: «Попробуйте создать механизмы, которые сводят ближе формальные и неформальные правила и снижают трансакционные издержки, прежде всего, малого и среднего бизнеса». Я сказал: «Да, делали программу дебюрократизации. Мониторинги показали, что вот тут издержки снизились, а потом начался рост издержек налогового администрирования, потому что фискальные и правоохранительные органы не были охвачены этим законодательством, не получилось». Он говорит: «Попробуйте создать механизмы предусмотренного законом привлечения групп интересов», Я говорю: «Делали. В законе о техническом регулировании есть 9-ая статья, которая предполагает привлечение так называемых заинтересованных лиц, проколов согласий и разногласий. С мая этого года демонтируется закон о техническом регулировании, который три года просто саботировался исполнительной администрацией, не получилось, не сработало». «Попробуйте усилить переговорную силу групп среднего бизнеса». Я говорю: «Пробовали». Закон о саморегулируемых организациях был внесен и принят в первом чтении третьей государственной думы. Четвертая государственная дума, хотя была обязана это сделать, даже не рассмотрела этот закон. Он до сих пор висит в режиме между первым и вторым чтением. Почему? Потому что усилил бы переговорную силу групп среднего бизнеса. Рассказывая о механизмах, которые мы перебирали, могу сказать, в 2005 г. предлагали Министерству экономики принять законодательство о правилах принятия законов, о расчете внешних эффектов. Это все решаемо.есть такие методики, например, в Австралии, в Новой Зеландии, в США, которые позволяют оценить ущерб, который нанес закон. У нас есть масса законов, которые вообще не нужно принимать, потому что если посчитать, окажется, что они наносят больше отрицательный внешний эффект, чем положительный. Методики известны, законодательный опыт известен. Не удалось продвинуть это даже через Министерство экономики, хотя мы работали в партнерских отношениях и сейчас стараемся соблюдать партнерство с министерством, ответственным за реформы в правительстве. Я сейчас возлагаю надежды на закон о стандартах оказания властных услуг – закон, который сами чиновники называли законом о защите прав потребителей государства. В этой логики закон о защите прав потребителей - начало, закон о защите юридических лиц и индивидуальных предпринимателей при проведении государством контроля и надзора – главный закон дебюрократизации. А теперь с законом о стандартах оказания властных услуг мы пытаемся добавить к этой связке, чтобы само формирование того, что нужно от государства, можно было сделать законом. Пока это лежит в рамках президентской концепции административной реформы, на которую мы несколько повлияли в 2005 г.
А вот это наглядный пример того, как чиновники могут представлять себе (плохо), КАК НА САМОМ деле устроена Россия:
...Но главная идея, которую мы забивали, как гвоздь, в голову правительственной комиссии по административной реформе с 2005 г. Представление о том, что государство – это монопольный производитель такого рода услуг, неверно. Мы специально провели полевые исследования в Пермском крае и показали, что, например, целый ряд такого рода властных услуг вроде лицензирования строительной деятельности, представления статуса безработного, ликвидация фирм имеют четыре-пять вариантов. Это реально конкурентная услуга, альтернативная.
Глазков: Техосмотр автомобиля.
Аузан: Совершенно верно. Четыре-пять вариантов. В нынешних условиях, это вызвало некоторое изумление, но самый дешевый способ ликвидации фирмы на тот день (боюсь, что и на сегодняшний) – «продажа таджику». Т.е. продажа не резиденту, он самый маленький по издержкам. Когда мы это показали, мы сказали: «У вас в принципе неверное представление о том, как работает вся эта система». Потому что есть белые, серые, черные схемы. Серые схемы многообразны. Это альтернативная деятельность, и именно поэтому к ней можно применить те же подходы, как в работе туристического агентства или ремонтной компании, и именно поэтому потребитель такой подход воспримет. Он сейчас выбирает.
Вот, точно. С ликвидацией фирмы - ну просто в яблочко. Просто добросовестно ликвидировать задолбишься (тебя даже в налоговой с таким вопросом постараются более или менее деликатно послать) - значит, или ждать, пока "само рассосётся" за пару лет (как налоговики и намекают поступать; однако это нервы и как-то душа не на месте), или продать (напр., таджику или бомжу). То есть действительно, государство как бы предлагает услугу (каковую в сущности обязано предлагать именно оно), да, оно это делает, но делает так, что --- Это действительно как-то неправильно. Неправильность далеко не самая неприятная, но показательная. Вроде и нужно по-нормальному, вроде теоретически и можно, а в итоге всем приходится решать потихоньку или как-то так.
Аузан: Не совсем так. Я полагаю, что падение эффективности государственного управления носит уже катастрофический характер. На уровне ниже директора департамента министерства – люди, которые вообще не понимают, о чем идет речь. Это произошло за пять лет, у меня на глазах. Я могу привести пример обсуждения месяц назад на научно-методическом совете при правительстве некого проекта. Замруководителя одного из департаментов МЭРТ - уважаемого мною министерства, с которым мы многое делаем, - доложил, выслушал разгромную критику и сказал: «Ну, кажется, никаких принципиальных замечаний нет». Сначала раздался рык академика В.В. Ивантера, председателя Совета: «Кажется, нас критикуют!» Потом я не выдержал: «Молодой человек, вы ничего не поняли. Вам отклонили концепцию. Всю! И продиктовали пять пунктов новой концепции. Вы даже этого не поняли!» Это катастрофа! Молодой человек, карьерный.
Правительства будут производить кризисы в огромных масштабах в силу деквалификации – это факт. И кризисы происходят. То, что политическое руководство страны уже, по-моему, осознало, что кризисы производятся собственными руками правительства, они с нынешним ценовым кризисом, может быть, не очень разобрались, а с кризисом, который устроили на алкогольном рынке, с монетизационным кризисом, с банковским кризисом июня 2004 г., где, между прочим, Центральный банк и Служба финансового мониторинга сыграли свою роль в создании кризиса - это они понимают.
Глазков: Боюсь, что нет. Кстати, что касается алкогольного кризиса, вы, наверно, в курсе, что последняя инициатива Государственной Думы – затеять новую реформу акцизных марок на алкоголь, клеить их обратно на горлышки. На самом деле, мне кажется, что то, чем занимаются разные ветви власти в этом смысле, свидетельствует о том, что уроки не извлекаются, причем систематическим образом.
Аузан: Я соглашаюсь с вами, что очень плохо обучаемы. Но давайте проговорим все до конца.
Глазков: У них нет такой задачи – учиться.
Аузан: Это нужно для того, чтобы у них под ногами не загорелось. Я бы сказал, что острее всего стоит вопрос о том, можем ли мы удержаться в рамках эволюционного развития, или уже все, кирдык. Я буду до конца искать варианты, связанные с нереволюционным развитием событий. Потому что одна из очень убедительных версий происхождения проблемы колеи связана в частности с типом движения, революционное изменение всегда дает такие большие волны истории. Посмотрите, что происходит с Украиной. Притом, что не западные спецслужбы, на мой взгляд, виноваты в том, что там произошло, и могу снова процитировать президента Путина 2005 г., который сказал, встречаясь с нами, это было публично, что революция происходит не потому, что кто-то вовне в ней заинтересован, а потому что режим прогнил и цепляется за власть. Замечательно сказал президент Путин Владимир Владимирович. Но посмотрите, какие отрицательные эффекты будут колыхать соседнюю Украину из-за того, что таков тип изменений. Поэтому буду до последнего искать выходы из этой ситуации, хотя соглашаюсь с вами, что вероятность таких выходов снижается и снижается.
Fakir> Как ни удивительно, наших "государствостроителей" двух десятилетий этого века есть и за что похвалить - многие вещи они честно пытались сделать (даже может на удивление многие), с лучшими намерениями и в общем не сдуру.
так если сложить гипотезу о полукочевом менталитете как национальной особенности и наблюдение о том, что лишенные возможности откочевать перестают брать взятки и начинают отращивать горизонтальные структуры, получится предположение, что если рою оторвать поголовно крылья, то рой станет нацией.
вот и.
Fakir> Посмотрите, что происходит с Украиной. Притом, что не западные спецслужбы, на мой взгляд, виноваты в том, что там произошло, и могу снова процитировать президента Путина 2005 г., который сказал, встречаясь с нами, это было публично, что революция происходит не потому, что кто-то вовне в ней заинтересован, а потому что режим прогнил и цепляется за власть.
ну, у упомянутого Автором Киплинга описана технология использования оленей для разорения деревни : достаточно пустить слухи, что вокруг деревни трава необыкновенно сочна.
и олени устроят революцию, ломануться и перетопчут все деревенские поля.
так если сложить гипотезу о полукочевом менталитете как национальной особенности и наблюдение о том, что лишенные возможности откочевать перестают брать взятки и начинают отращивать горизонтальные структуры, получится предположение, что если рою оторвать поголовно крылья, то рой станет нацией.
вот и.
Fakir> Посмотрите, что происходит с Украиной. Притом, что не западные спецслужбы, на мой взгляд, виноваты в том, что там произошло, и могу снова процитировать президента Путина 2005 г., который сказал, встречаясь с нами, это было публично, что революция происходит не потому, что кто-то вовне в ней заинтересован, а потому что режим прогнил и цепляется за власть.
ну, у упомянутого Автором Киплинга описана технология использования оленей для разорения деревни : достаточно пустить слухи, что вокруг деревни трава необыкновенно сочна.
и олени устроят революцию, ломануться и перетопчут все деревенские поля.
Это сообщение редактировалось 05.03.2023 в 11:49
Н-12> так если сложить гипотезу о полукочевом менталитете как национальной особенности и наблюдение о том, что лишенные возможности откочевать перестают брать взятки и начинают отращивать горизонтальные структуры, получится предположение, что если рою оторвать поголовно крылья, то рой станет нацией.
Н-12> вот и.
Ну как бы это вариации на тему "оседлого бандита". Ну тоже бывает, да. И довольно часто.
А уж сложится или нет в конкретном случае - ...
Н-12> вот и.
Ну как бы это вариации на тему "оседлого бандита". Ну тоже бывает, да. И довольно часто.
А уж сложится или нет в конкретном случае - ...
Экономические основания гражданских институтов
Экономические основания гражданских институтов на ПОЛИТ.РУ. Информационно-аналитические статьи об общественно-политической жизни России и мира. // polit.ruЯ снова сошлюсь на иностранного экономиста, но теперь уже на Эрнандо де Сото, который пришел к очень интересному выводу по поводу того, как устройство общества и структура общественного договора влияет на экономическое развитие. Де Сото задал простой вопрос – это его книга “Загадка капитала”, которая на русском вышла два года тому назад. Простой вопрос: огромное количество стран честно исполняли рекомендации Всемирного банка, Международного валютного фонда, экспертов ведущих правительств. Честно исполняли! Но разрыв между этими странами и странами золотого миллиарда вырос. В чем дело-то? Он начинает искать разные объяснения. Может, активность населения ниже? Да ничего подобного, говорит де Сото, мне в Москве таксист тут же предложил совместный бизнес, говорит де Сото. Может быть, дело в культурных различиях? Он говорит: может быть, но когда мне кто-то объяснит, что общего в культуре Эстонии, Индонезии и Аргентины, тогда я скажу, что да, имеют значение культурные различия. Может быть, просто не хватает фондов? Он говорит: да ничего подобного, посмотрите, сколько нелегального богатства в этих странах. Он ведь провел простой эксперимент, мы его можем повторить на Рублево-Успенском шоссе. В восьми странах посчитали, сколько там незарегистрированной недвижимости, потому что все нелегальное богатство можно прятать, а недвижимость сложно. И они насчитали, сделали экстраполяцию, и выяснилось, что ее в третьем мире примерно на 11 триллионов долларов. Это сильно больше того, что за 50 лет было оказано в виде помощи этим же самым странам. В чем же дело? Де Сото отвечает примерно так: потому что люди в развитых странах, которые дают советы остальным, как надо жить, сами не знают, как их страны пришли к этой ситуации. Потому что в их странах по-другому была устроена жизнь еще 200 лет тому назад. Эти страны 200 лет тому назад решали эту проблему, когда эти эксперты еще не родились.
А проблема состоит в том, что по-разному устроено общество и существует разная структура общественного договора. Как это устроено в подавляющем большинстве развитых стран? Есть маленькие островки легальности, так называемый колпак Броделя, де Сото ссылается на Фернана Броделя, прекрасного французского философа и историка, автора теории структур повседневности. И есть основная масса общества, которая живет, вообще-то говоря, по криминальным законам, потому что они живут по своим правилам, правила различаются от одного сообщества к другому, их надо как-то поддерживать, а государство нелегальные правила не поддерживает.… В этих условиях богатство в капитал не превращается. Поэтому фактически нужно делать новый общественный договор, что и предлагает де Сото. Он говорит: нужно делать новый общественный договор, который сблизил бы формальные и неформальные правила, упростил бы законодательство, создал бы поддержку широких групп населения такого рода программе. Тогда собственность сможет превращаться в капитал, тогда она сможет двигаться, тогда права начнут двигаться.
- конечно, можно объяснять провалы по рекомендациям МВФ их злонамеренностью - но объяснение это как минимум не единственное, а может быть, и фактор был не единственный; как известно, злой умысле необязателен там, где всё можно объяснить глупостью; а с глупостью тут тоже всё хорошо.
...
Мы первоначально получили, я бы сказал, полуположительную реакцию на наше закрытое письмо, письмо Комиссии по правам человека при президенте. И три месяца велись работы по созданию программы, которая предполагала размен определенных законопроектов, которые могли бы обеспечить признание прав собственности в обмен на признание прав различных групп населения. Главный сдвиг состоял в том, что представители ведущих деловых объединений согласились, что их проблема не в отношениях с первым лицом государства, а в отношениях с различными группами населения, права которых они не признавали. И в обмен на это они получили непризнание своих прав собственности.
- Ну а главное в контексте - роль неформальных и часто "невидимых" правил и прочих факторов, значения и даже самого существования которых можно и не осознавать.
Например, в 2000 году были явные явления становления социального контракта: возникли очень забавные отношения между бизнесом и властью, потому что крупные торговые компании стали неожиданно 5% того, что они ввозят в страну, провозить по “белому” импорту, полностью платить таможенные пошлины. Я спросил руководителей и собственников этих компаний: а зачем вы это делаете, ведь вы все равно остаетесь под угрозой такого же применения закона против вас? Они довольно долго думали, а потом ответили: это плата за разговор. Мы показываем, что мы готовы к диалогу. Мы после этого можем прийти к главе таможенного комитета и обсуждать с ним без названий компаний схемы “белого”, “черного”, “серого” оборотов. Они были готовы вкладываться в определенную реструктуризацию, так же как государство давало определенный сигнал в виде грефовской политики дебюрократизации. Они и воспринимались как сигналы, это был договор о разоружении, потому что не сразу достигается договор о правах. Сначала нужно снизить издержки войны, издержки противостояния.
- А несколько лет назад за рюмкой чая обсуждали положение дел в одной компании, где среди всего полностью белого импорта что-то около 5% серого; понятное дело, что выгоды в этом три копейки, а потенциальный головняк "на все деньги", и это явно не корысти ради, и не дабы родное государство налюбить. Все причастные сходились к мнению, что просто "так сложилось исторически", механизмы простроены, как-то всё работает, и переделать бы "по правильному" и надо, да долго, муторно, и рук не хватает, всегда что-нибудь горит. Очень логично.
Но теперь, с этим сигналом, "платой за разговор", у меня мелькнула мысль, что а вдруг владельцы той компании такую вот фигу в кармане держат, тоже как символ??? Что-де мы же готовы жить по правилам, но вы к нам тоже прислушивайтесь. Так сказать, запрос на диалог. Но если так - в чём, честно говоря, сомневаюсь - то услышат ли???
С трудом был проведен закон, но был проведен. Там связались несколько сражений. Произошел размен. Администрация президента разменяла этот вопрос на некий другой. Они клянутся рассказать, на что они его разменяли, после отставки. Сейчас эти люди в администрации уходят в отставку, и я надеюсь, в июне они хоть нам скажут, на что было разменено. Я им говорю: вы хоть понимаете, что порушили первый пилотный проект, который был сделан после Гражданского форума, притом, что вы десять раз подтвердили, что, безусловно, идете здесь на компромиссы. Они говорят: да, но размен был слишком серьезным. Это к вопросу об общем устройстве. Нет изолированных обменов. Есть широкая система разменов.
Из зала:
Про мафию. Вообще, конечно, мафия – очень интересное и серьезное явление. Чем де Сото шокировал в своей политике нового общественного договора? Тем, что сказал: если вы в странах, в которых есть колпаки легальности, не включите в процесс договора мафию, вы ничего не получите. Ведущие политики-реформаторы должны вступить в диалог с мафией, кроме того, что они должны как-то элиминировать юристов, потому что юридическая корпорация всегда защищает сложившуюся структуру. Или найти штейхбрехеров среди них. Но диалог с мафией принципиально важен.
- это и примерно про то, про что Кордонский имел в виду, когда говорил, что "коррупцию нельзя трогать, на этом же держится всё, убери - и посыпется". Несколько гиперболизировал, наверное, но --- Т.е. мафия не только в форме Коза Ностры и прочего, но и полковника Захарченко тоже, и куда от этого денешься?
Тоже немного про неформальные правила, способы их выявления и про мафии.
Общественный договор и гражданское общество
Мы публикуем стенограмму лекции Александра Аузана , прочитанной 23 декабря в клубе - литературном кафе Bilingua в рамках проекта “Публичные лекции Полит.ру”. // polit.ruУ де Сота есть целый ряд методик, которые позволяют, например, находить, исследовать, как устроены вот эти неформальные правила. Он сказал одному из индонезийских, по-моему, министров, который спросил его, как определить границы реальной собственности: “Вы знаете, я в вашей стране всего несколько дней, но проехав по рисовым полям, где вообще нет заборов, я понял, кто может сообщить, где границы владений, — собаки. Они сопровождают человека своим лаем до определенной точки — вот там кончается de facto право собственности одного, и начинается право собственности другого”. “Прислушайтесь, господин министр, к лаю собак”, — сказал де Сота.
Таким образом, его идея заключается в том, что нужно, во-первых, понять, как устроена человеческая жизнь по неформальным правилам; во-вторых, вовлечь разные группы в процесс преобразования, в том числе обязательно вести переговоры с мафией, обязательно. Обязательно кого-то вырвать из юридической корпорации, потому что юридическая корпорация больше всех заинтересована в поддержании этих колпаков Броделя. Юристы живут на несоответствии формальных и неформальных правил. Должна образоваться коалиция из разных групп интересов, которая путем развития конвенций выводит страну на другую структуру общественного договора.
Итак, это административный рынок, и я хочу вам сказать, что мы до сих пор живем в ситуации административного рынка. То, что сделал Гайдар - он его оденежил. Деньги играли не очень большую роль. Стали играть очень большую роль. Власть и другие компоненты как играли большую роль, так и продолжают ее играть. Очень часто применяется термин “административные ресурсы” или “административная валюта” - это все оттуда, из этой терминологии.
Из зала
Вопрос. Уважаемый Виталий Аркадьевич. Мне кажется, что Вы, говоря об экономических реформах 90-х годов и их результатах, не осветили два вопроса. Один – это “серая” экономика и ее масштабы. А второй – бюрократизация экономики. Что я имею в виду? Вы, наверное, помните, когда ввели нормативно чистую продукцию. Я сразу говорил, что это муть и страшная антинаучная вещь. Сейчас у нас происходит то же самое. У нас сначала придумали налогооблагаемую прибыль, сейчас придумали налоговые активы. Откройте любой учебник бухгалтерского учета – это вообще невозможная вещь, налоговые активы. И проблему языка поддерживаю. Ну не хотят знать реальное состояние дел государственные органы. Не хотят знать реальное состояние предприятий. Из своего опыта знаю: сдаешь отчеты в налоговую инспекцию, и вас никогда не спросят, много вы налогов платите или мало. Вам главное - только сдать отчет. Управление статистики – то же самое. Не вникает никто. Это чудовищная бюрократизация экономики. Те, кто реально придумывает эти инструкции, правила налогового и бухгалтерского учета – их реальная экономика совершенно не интересует. Они получают зарплату за разработку форм, которые содержат антинаучные термины, и требуют от всех, чтобы эти формы заполнялись.
- где-то к этому примыкает налоговая практика презумпции виновности "нам пофиг, что у вас всё в порядке, но пока не найдём нарушений на штраф в 10 млн. - не уйдём, хоть выдумайте". Собираемость и наполнение бюджета оно наверняка повышает, и положа руку на печень - сама налоговая презумпция виновности может быть в 90% случаев и не беспочвенна, но на корректности статистики таки может не лучшим образом сказываться.
Еще из старого - 2004
Достаточно сказать, что из восьми тысяч сел и деревень Псковской губернии постоянно обитаемых на прошлый год было уже только 5 тысяч. (и это 2004 год!! Что там сейчас - боюсь подумать) Три тысячи — это уже только места, поддерживаемые уже только дачниками как обитаемые, как элементы «антропогенного ландшафта», как говорят специалисты. Это просто факт: я его не оцениваю — так происходит. Вот в Вятской губернии, нынешней Кировской области, каждый год исчезает 250-350 населенных пунктов. Мы имеем дело с совершенно удивительным процессом, никогда ранее в нашем отечестве не наблюдавшимся, процессом стремительного демографического сжатия и переструктурирования пространства. Если между двумя переписями в России исчезла одна деревня из трех, то в течение ближайших десяти лет, смею утверждать, исчезнет один малый город из трех. На них просто не достанет людей. Изменить эту ситуацию нельзя уже никакими усилиями.
Даже если бы молодежь сейчас кинулась взапуски рожать, что маловероятно, последствия скажутся через 18-20 лет. А эти 18-20 лет, которые сейчас нас ожидают, они такие, какие они есть. И если, скажем, Псковская губерния с середины 20-х годов с полутора миллионов человек (я огрубляю цифры) сократилась до семисот тысяч с небольшим, то очень легко понять тренд.
Это общий процесс — наблюдаемый, изучаемый. Но при этом остается совершенно непонятно, что происходит на самом деле. Впрочем, «на самом деле» я обязан ставить в кавычки, потому что никогда мы не можем точно узнать полноту явления, которое нам кажется происходящим «на самом деле». Беда в том, что классическим научным исследованием выяснить ничего нельзя. Объект меняется быстрее, чем можно отследить строго научными способами. Остаются способы, так сказать, средние: отчасти художественные, мифопоэтические, опирающиеся на наблюдаемые факты.
...
Это был массив информации, который все-таки что-то нам дал.
Но не все! Потому что добраться до того, что на самом деле думает, скажем, местное начальство (а без начальства жизни нет, как известно) таким образом, естественно, нельзя. Местное начальство тертое-перетертое, мытое-перекатанное. Его на голый опрос не возьмешь. Оно знает (как правило, Он, хотя и Она тоже попадается), они знают, как отвечать, чтобы было как надо. Как добраться до сути? Как понять, как на самом деле или почти на самом деле строится ситуация? Тут исследованием не обойдешься, здесь нужна своего рода провокация. Поэтому я выступаю отнюдь не в одеждах сентиментального описателя. Время от времени такого рода кино- и видеоматериалы попадаются даже на центральном телевидении. На региональных станциях они идут чаще. Умилительные истории о замечательных людях — они, действительно, замечательные, и истории действительно умилительные. Но через них невозможно добраться до того, что еще происходит. Где-то человек у себя в избе режет изумительные барочные «мебеля» в стиле Людовика XV, и это есть. Где-то откармливают мух, чтобы ими откармливать кур, — и это есть. Чудные такие истории, иногда трагические, иногда нет, но их совокупность дает книгу очерков, а не знание. А как можно спровоцировать раскрытие сути? С холодным сердцем, иначе ничего не получится.
Если ты входишь в сопереживание с местом… — есть замечательные люди, которые это делают. Вот есть в Архангельской губернии такой замечательный человек, г-н Тюрин, который занялся вещью как бы невозможной, возможной лишь при колоссальной концентрации душевной энергии. Он трудится над возрождением чувства собственного достоинства и деятельного участия людей в заброшенных северных деревнях. Всякие там Ёркины и прочие деревни с замечательными названиями. За несколько лет ему и его коллегам удалось кое-что сделать. Грубо говоря, можно эмпирически установить следующий коэффициент: колоссальное вложение труда группой из 3-5 человек позволяет (на время, во всяком случае) привести в чувство от пяти до семи деревень. Не меньше, но и не больше. Двигаться таким образом — надо, я поддерживаю это всем сердцем, но нельзя вырастить из этого хоть какую-то осмысленную стратегию ...
...
Уходит из жизни, стремительно уходит поколение подростков военного времени. Тех самых людей, которые радовались корке хлеба и на всю жизнь сохранили благодарность за то, что есть эта корка хлеба; которые сохранили абсолютную, тотальную конформность по отношению к любому начальству. Это не значит, что они при этом не хихикают за его спиной. Еще как, но их конформность гораздо глубже, чем кажется многим. Вот любопытнейший пример, очень характерный. Это цитата из стенограммы разговора, поэтому я ее зачитываю, чтобы не переврать. Жители одной из удаленных деревень богом забытого Афанасьевского района Кировской области. Он лежит на самом ее востоке, 300 километров от Кирова. По дороге туда ехать шесть часов — и это летом. Что говорят? — «Отняли всю работу. Даже бесплатную. Мы бы даже на бесплатную ходили бы».
...
Второе замечательное наблюдение из этого же типа жизни этого поколения. Ровно семь лет лежит куча гравия у огромной ямы на дороге, которая ведет к кусту поселений в той же Кировской губернии. Семь лет. Семь лет пишут губернатору письма о том, что надо бы яму засыпать. Но самостоятельно сбросить этот гравий в эту чертову яму — нет, никогда.
Я столкнулся с этим впервые, когда работал в начале 90-х по городам, по городским общинам. Та самая глубинная Россия, о которой я люблю говорить, она не только где-то там, в Афанасьевском районе, — она и в Москве, она присутствует в порах любого крупного города, но, как правило, не выявлена и не изучена всерьез. Я работал с маленьким кусочком славного Владимира, прямо за Золотыми воротами, где узкие улочки веером спускаются к Клязьме, и имел там дело с лестницей, которая в течение трех лет имела одну непочиненную ступеньку. Эта лестница спускается к вокзалу, и поэтому там не одна нога была сломана. Но понадобилось внешнее включение, понадобилось, чтобы мы провели там сложный семинар со всякой активизацией народа, чтобы приколотить одну доску на место на этой лестнице.
Увы, это-то совсем и не смешно, потому что таков образ жизни поколения, которое уходит. Какое приходит, не знает никто, потому что серьезного, включенного исследования, которое бы наложило биографии поколений на новую демографию, еще нет. Ни мои друзья из Фонда общественного мнения, ни ВЦИОМ, ни другие социологические группы этим еще не занялись: а) никто им за это не платит; б) технологии этого не выработаны. К тому же, они еще разбаловались на выборах, и поэтому тонкие методики исследования — это еще тяжелая задача, которую нужно поставить, нужно решить, подготовить людей. Это на самом деле чертовски трудно, в чем убедился исследовательский центр журнала «Эксперт», занявшийся поколениями внутри т.н. среднего класса.
Что поразило — так это поколение, следующее через одно за подростками военного времени. Только я честно говорю: это умозаключение с относительной ответственностью. У меня нет настоящего статистического материала. Есть только множество «наколок», раскиданных на огромной территории. С жесткой научной точки зрения, это несерьезно. Но жесткую научную точку зрения неоткуда взять, ее нечем фундировать. На уровне совокупности наблюдений очень любопытным оказывается поколение тех, кому сейчас порядка сорока-пятидесяти лет. Те, кто вошли в жизнь подростками брежневского времени. Эти-то люди вопреки всему и вся, вопреки всякой, казалось бы, экономической логике сделали одну любопытнейшую вещь. Они сохранили все библиотеки, они сохранили почти все дома культуры. Они сохранили и умножили число музеев. Они вкладывали и вкладывают колоссальные усилия — где интуитивно, где программно-продуманно, где в связке с региональными университетами или их филиалами, где без этой связки — вкладывают огромные энергетические ресурсы в одно: в сохранение системы воспроизводства той культуры, которая существовала на начало-середину 80-х годов.
Не имею права расставлять плюсы или минусы — констатирую, что в каком-нибудь селе, Измаилово Кувандыкского района Оренбургской области, где «земля закругляется», где казахская граница — вы можете и сегодня оказаться в настоящем доме культуры. Да, в нем нет воды, краны сухие. Но в нем четыре коллектива: детский, подростковый, молодежный и средневозрастной. Там вы можете увидеть весь этнический диапазон, который можно себе представить: от угро-финна до почти китайца, и такой фантастический хор исполняет со сцены казачьи песни. И они в новых костюмах, и эти костюмы стоят чувствительных денег. И в этом, на краю земли находящемся доме культуры есть компьютерный дисковый проектор. Старенький, но есть, и через него показывают фильмы, и познавательные передачи, включая «ВВС о животных». И вся эта работа проводится, повторяю, в запредельно удаленном сельском населенном пункте – без копейки из областного бюджета.
...
Хотя я за последние годы немало чего увидел и узнал, продолжаю поражаться разнообразию, казалось бы, типичных ситуаций. Человеческие рисунки, межчеловеческие взаимосвязи оказываются куда сложнее, чем принято о них думать. Особенно принято теми, кто удерживается в позиции московского снобизма. А самый ярый приверженец московского снобизма — это наше дорогое правительство. Мне довелось год или чуть больше назад вместе с еще тремя коллегами в течение нескольких часов сквалыжиться с Дмитрием Николаевичем Козаком. Если свести все это сквалыжение, которое кончилось нашим полным поражением, к двум простым суждениям, то это будет выглядеть так. Мы говорили: «Страну неплохо бы знать». А нам говорили: «Да не надо ее знать совершенно».
Эти две позиции принципиальны. Речь ведь не о незнании, не о безграмотности, как было с властями прежних времен. Дмитрия Николаевича Козака в безграмотности не упрекнешь. Это принципиальный схематизм, когда схема, абсолютно по-большевистски, дороже богатства и разнообразия действительности. Ведь стоит признать, что эта действительность существует, что она богата и разнообразна, и тогда применять единый методический, управленческий или какой-либо другой шаблон будет невозможно. Придется допустить, что надо иметь столько шаблонов, сколько есть типов ситуаций. Это смерти подобно для вполне образованных господ Кудрина, Грефа и им подобных. При всем моем к ним почтении.
Вот этот драматизм несоответствия передается дальше на губернский уровень,и сказывается на губернаторах, даже на тех, кто объезжает регулярно владения свои, как, скажем, Дмитрий Федорович Аяцков. Непременно, под уборку урожая, будьте уверены, он объехал все районы, но что это за тип контакта? — Понятный, учетно-зачетный. Все в порядке, ответ такой, какой ожидается. Все нормально. Районный народ лихой и все знает.
Поэтому если выгодно, то он к урожаю прибавит треть. Если выгодно по-другому, он треть отымет. Главное, чтобы общий баланс получился такой, какой губернатору приятен.
Народ так просто и не возьмешь, и сегодня все как один главы районов вот уже в двух губерниях говорили мне про новый закон о местном самоуправлении: «Да вы что думаете, мы его соблюдать что ли будем? Мы не сумасшедшие». И не будут, голубчики, будьте покойны. Поэтому условная, теоретическая деятельность по законоустановлению не имеет почти никакого отношения к правоприменению, как говорят юристы.
И еще одна деталь, на которую мне хотелось бы обратить внимание. Это формирование еще одной действительности, которая всерьез почти не известна. Это сложение низовых, местных деловых клубов, или «клубов» деловых людей. У нас сейчас идут разговоры о социально ответственном бизнесе. Они и суть социально ответственный бизнес, и уже давно. Потому что ежели крышу у школы не починить, плохо. Всем плохо. Если мост не отремонтировать, плохо. А поскольку дождаться на это денег никаких возможностей нет, то идет нормальное скидывание и реализация: трудом, материалами, людьми или деньгами. Эти клубы, естественно, начинают, фактически вступать в довольно сложные отношения с губернской властью. Эти отношения отнюдь не линейные. И я, конечно, далек от утверждения, что они начинают кому-то диктовать волю — им даже это в голову не приходит. Но то, что они начинают реально влиять на назначение или выборы районной власти, это уж точно.
...
Регионы, конечно, имеют место быть и они разные. Хотя я и утверждаю на основании исследований, что различия между соседними «населенными пунктами» внутри одного региона больше, чем различия между самими регионами, это не значит, что различий между регионами нет. Мы при этом сталкиваемся с любопытными парадоксами. Есть всем известная пирамидальная система власти в Татарстане: Бабай, мудрый, хитрый, замечательный по-своему персонаж, действительно, управляющий всем и вся. Это абсолютно моноцентричная конструкция. Можно было бы ожидать, что на низовом уровне активность людей будет минимальна. Ничего подобного. Для меня это было полнейшей неожиданностью. Накопленная энергетика человеческих ресурсов оказалась там наивысшей из всех шести исследованных регионов. Даже люди, которых обычно в фельетонах прописывают, вроде начальника местного образования, оказываются способны к порождению абсолютно деловых проектов. Вроде идеи использовать в мирных целях две с лишним сотни компьютеров, распиханных по федеральной программе по сельским школам, если их завязать в сеть и использовать как справочную, информационную и управленческую систему. Нормальный деловой проект: он был доработан и уже реализуется. И таких много.
Напротив, Чувашия, Николай Васильевич Федоров. Человек просвещенный, вне всякого сомнения. Такой Людовик скорее не XV а XIV, который в своем маленьком королевстве король-солнце и думает за всех. Думает хорошо, грамотно. Решения принимаются взвешенные, проработанные с экспертами. Как правило, совершенно грамотные решения. Самый тяжелый проектный семинар был там. Настолько подавлено все и вся — не жестоким нажимом, а мощью авторитета власти, что никто не решается и помыслить о самостоятельном придумывании какого-то действа. Ситуация оказывается зеркальной. Хотя во всем остальном, да: в Чувашии — самая развитая во всей стране сеть Интернета. Самая развитая система информации: вы можете посмотреть у себя из дома, что там творится в таком-то или таком-то районе. Больше нигде этого в стране нет. И при этом самая глухая пассивность на уровне города, малого города и, тем более, села.
Этим-то колоссальным многообразием ситуаций я, честно говоря, просто заворожен. И поэтому хотя, вроде бы, и скучно повторяться, но не получается повторения, потому что в каждой конкретной губернии, в каждой конкретной ее волости обнаруживается специфическая конфигурация.
Очень любопытна Мордовия. Четыре «брата-разбойника» контролируют все основное хозяйство республики, аккуратно поделили все основные деньгоносные структуры. Все понятно, все известно, все схвачено. Но при этом они не мешают тому, чтобы между четырьмя распростертыми щупальцами произрастала любая травка, какая пожелает. В результате малый бизнес в Мордовии развит куда больше, чем в якобы глубоко просвещенной Самарской губернии.
В Мордовии я столкнулся с ситуацией, когда маленькие местные холдинги, — а они выживают именно как холдинги, имеющие опоры в разных типах производства, — входящие в систему «клуба», действительно работающего с местной властью, одновременно начинают формировать низовое профессиональное образование. Это вам не ЮКОС, это не Лукойл, это не Wimm Bill Dann. Это не алмазники, которые в Егорьевском районе создали ПТУ под новое предприятие. Там большие средства, сильные менеджеральные конструкции. Нет, это фирмы, в которых работает от 50 до 200 человек. И они начали формировать реальный заказ. Они оплачивают этот заказ, нанимая казенных преподавателей в казенных техникумах, или заменяя их другими.
...
Хотя при этом мой оптимизм, разумеется, более чем умеренный, поскольку мы встречаем и любопытнейшие ситуацияии, когда, скажем, 63 % русского населения Печорского района Псковской области из соображений удобства одновременно являются гражданами суверенной Эстонии. 63 % — это уже очень много. Если есть Абхазия с ее почти 75 % русских граждан, то есть и обратные ситуации, которые ввязывают псковских людей, занимающихся немножко контрабандой, немножко браконьерством на Чудском озере и в окрестных лесах, уже непосредственно в Европейский союз. Никакой нужды ни в губернском начальстве, ни, тем более, в федеральном, они отнюдь не испытывают. Какие ментальные изменения вызывает эта сложная форма жизни, я не знаю. Но какие-то вызывает.
Так же и в огромной полосе, идущей вдоль Казахстана, где 10 лет граница вообще была только провозглашена, но даже de jure не установлена. Погранзаставы там стоят на глубине 20-25 километров от границы. Там, где можно было домик арендовать у района, а не там, где надо. Контрабанда была в течение 10 лет образом жизни тысяч людей, и трудно поверить в то, что можно это теперь разом, росчерком пера, установкой знаков изменить… — кстати, знаков нет до сих пор. Те, что есть, это знаки погранзоны, установленные за счет районов. Они в 5 километрах друг от друга. Это еще доказать надо, что знак был, и его видели.
Различные образы мышления вместе с разными образами жизни образуют такую феерическую мозаику, что… Хотел бы сказать, что я ее начинаю понимать, но воздержусь.
Глазычев в своей лекции рассказал замечательную историю о том, как в деревнях и малых городах не могут самоорганизоваться, чтобы починить дорогу и лестницу, но вполне имеют кассы взаимопомощи. Иными словами, там есть какие-то законы самоорганизации и своей жизни. Но есть и родительские комитеты, средства родителей, за счет которых, на самом деле, живет система образования. Это одновременно экономические и неформальные отношения.
Глубинная Россия наших дней
Мы публикуем стенограмму лекции признанного специалиста по городскому и региональному развитию, теоретика проектирования профессора Вячеслава Глазычева , прочитанную в клубе « Bilingua» в четверг, 16 сентября 2004 года в открытие осенне-зимнего семестра проекта «Публичные лекции Полит.ру». // polit.ruДостаточно сказать, что из восьми тысяч сел и деревень Псковской губернии постоянно обитаемых на прошлый год было уже только 5 тысяч. (и это 2004 год!! Что там сейчас - боюсь подумать) Три тысячи — это уже только места, поддерживаемые уже только дачниками как обитаемые, как элементы «антропогенного ландшафта», как говорят специалисты. Это просто факт: я его не оцениваю — так происходит. Вот в Вятской губернии, нынешней Кировской области, каждый год исчезает 250-350 населенных пунктов. Мы имеем дело с совершенно удивительным процессом, никогда ранее в нашем отечестве не наблюдавшимся, процессом стремительного демографического сжатия и переструктурирования пространства. Если между двумя переписями в России исчезла одна деревня из трех, то в течение ближайших десяти лет, смею утверждать, исчезнет один малый город из трех. На них просто не достанет людей. Изменить эту ситуацию нельзя уже никакими усилиями.
Даже если бы молодежь сейчас кинулась взапуски рожать, что маловероятно, последствия скажутся через 18-20 лет. А эти 18-20 лет, которые сейчас нас ожидают, они такие, какие они есть. И если, скажем, Псковская губерния с середины 20-х годов с полутора миллионов человек (я огрубляю цифры) сократилась до семисот тысяч с небольшим, то очень легко понять тренд.
Это общий процесс — наблюдаемый, изучаемый. Но при этом остается совершенно непонятно, что происходит на самом деле. Впрочем, «на самом деле» я обязан ставить в кавычки, потому что никогда мы не можем точно узнать полноту явления, которое нам кажется происходящим «на самом деле». Беда в том, что классическим научным исследованием выяснить ничего нельзя. Объект меняется быстрее, чем можно отследить строго научными способами. Остаются способы, так сказать, средние: отчасти художественные, мифопоэтические, опирающиеся на наблюдаемые факты.
...
Это был массив информации, который все-таки что-то нам дал.
Но не все! Потому что добраться до того, что на самом деле думает, скажем, местное начальство (а без начальства жизни нет, как известно) таким образом, естественно, нельзя. Местное начальство тертое-перетертое, мытое-перекатанное. Его на голый опрос не возьмешь. Оно знает (как правило, Он, хотя и Она тоже попадается), они знают, как отвечать, чтобы было как надо. Как добраться до сути? Как понять, как на самом деле или почти на самом деле строится ситуация? Тут исследованием не обойдешься, здесь нужна своего рода провокация. Поэтому я выступаю отнюдь не в одеждах сентиментального описателя. Время от времени такого рода кино- и видеоматериалы попадаются даже на центральном телевидении. На региональных станциях они идут чаще. Умилительные истории о замечательных людях — они, действительно, замечательные, и истории действительно умилительные. Но через них невозможно добраться до того, что еще происходит. Где-то человек у себя в избе режет изумительные барочные «мебеля» в стиле Людовика XV, и это есть. Где-то откармливают мух, чтобы ими откармливать кур, — и это есть. Чудные такие истории, иногда трагические, иногда нет, но их совокупность дает книгу очерков, а не знание. А как можно спровоцировать раскрытие сути? С холодным сердцем, иначе ничего не получится.
Если ты входишь в сопереживание с местом… — есть замечательные люди, которые это делают. Вот есть в Архангельской губернии такой замечательный человек, г-н Тюрин, который занялся вещью как бы невозможной, возможной лишь при колоссальной концентрации душевной энергии. Он трудится над возрождением чувства собственного достоинства и деятельного участия людей в заброшенных северных деревнях. Всякие там Ёркины и прочие деревни с замечательными названиями. За несколько лет ему и его коллегам удалось кое-что сделать. Грубо говоря, можно эмпирически установить следующий коэффициент: колоссальное вложение труда группой из 3-5 человек позволяет (на время, во всяком случае) привести в чувство от пяти до семи деревень. Не меньше, но и не больше. Двигаться таким образом — надо, я поддерживаю это всем сердцем, но нельзя вырастить из этого хоть какую-то осмысленную стратегию ...
...
Уходит из жизни, стремительно уходит поколение подростков военного времени. Тех самых людей, которые радовались корке хлеба и на всю жизнь сохранили благодарность за то, что есть эта корка хлеба; которые сохранили абсолютную, тотальную конформность по отношению к любому начальству. Это не значит, что они при этом не хихикают за его спиной. Еще как, но их конформность гораздо глубже, чем кажется многим. Вот любопытнейший пример, очень характерный. Это цитата из стенограммы разговора, поэтому я ее зачитываю, чтобы не переврать. Жители одной из удаленных деревень богом забытого Афанасьевского района Кировской области. Он лежит на самом ее востоке, 300 километров от Кирова. По дороге туда ехать шесть часов — и это летом. Что говорят? — «Отняли всю работу. Даже бесплатную. Мы бы даже на бесплатную ходили бы».
...
Второе замечательное наблюдение из этого же типа жизни этого поколения. Ровно семь лет лежит куча гравия у огромной ямы на дороге, которая ведет к кусту поселений в той же Кировской губернии. Семь лет. Семь лет пишут губернатору письма о том, что надо бы яму засыпать. Но самостоятельно сбросить этот гравий в эту чертову яму — нет, никогда.
Я столкнулся с этим впервые, когда работал в начале 90-х по городам, по городским общинам. Та самая глубинная Россия, о которой я люблю говорить, она не только где-то там, в Афанасьевском районе, — она и в Москве, она присутствует в порах любого крупного города, но, как правило, не выявлена и не изучена всерьез. Я работал с маленьким кусочком славного Владимира, прямо за Золотыми воротами, где узкие улочки веером спускаются к Клязьме, и имел там дело с лестницей, которая в течение трех лет имела одну непочиненную ступеньку. Эта лестница спускается к вокзалу, и поэтому там не одна нога была сломана. Но понадобилось внешнее включение, понадобилось, чтобы мы провели там сложный семинар со всякой активизацией народа, чтобы приколотить одну доску на место на этой лестнице.
Увы, это-то совсем и не смешно, потому что таков образ жизни поколения, которое уходит. Какое приходит, не знает никто, потому что серьезного, включенного исследования, которое бы наложило биографии поколений на новую демографию, еще нет. Ни мои друзья из Фонда общественного мнения, ни ВЦИОМ, ни другие социологические группы этим еще не занялись: а) никто им за это не платит; б) технологии этого не выработаны. К тому же, они еще разбаловались на выборах, и поэтому тонкие методики исследования — это еще тяжелая задача, которую нужно поставить, нужно решить, подготовить людей. Это на самом деле чертовски трудно, в чем убедился исследовательский центр журнала «Эксперт», занявшийся поколениями внутри т.н. среднего класса.
Что поразило — так это поколение, следующее через одно за подростками военного времени. Только я честно говорю: это умозаключение с относительной ответственностью. У меня нет настоящего статистического материала. Есть только множество «наколок», раскиданных на огромной территории. С жесткой научной точки зрения, это несерьезно. Но жесткую научную точку зрения неоткуда взять, ее нечем фундировать. На уровне совокупности наблюдений очень любопытным оказывается поколение тех, кому сейчас порядка сорока-пятидесяти лет. Те, кто вошли в жизнь подростками брежневского времени. Эти-то люди вопреки всему и вся, вопреки всякой, казалось бы, экономической логике сделали одну любопытнейшую вещь. Они сохранили все библиотеки, они сохранили почти все дома культуры. Они сохранили и умножили число музеев. Они вкладывали и вкладывают колоссальные усилия — где интуитивно, где программно-продуманно, где в связке с региональными университетами или их филиалами, где без этой связки — вкладывают огромные энергетические ресурсы в одно: в сохранение системы воспроизводства той культуры, которая существовала на начало-середину 80-х годов.
Не имею права расставлять плюсы или минусы — констатирую, что в каком-нибудь селе, Измаилово Кувандыкского района Оренбургской области, где «земля закругляется», где казахская граница — вы можете и сегодня оказаться в настоящем доме культуры. Да, в нем нет воды, краны сухие. Но в нем четыре коллектива: детский, подростковый, молодежный и средневозрастной. Там вы можете увидеть весь этнический диапазон, который можно себе представить: от угро-финна до почти китайца, и такой фантастический хор исполняет со сцены казачьи песни. И они в новых костюмах, и эти костюмы стоят чувствительных денег. И в этом, на краю земли находящемся доме культуры есть компьютерный дисковый проектор. Старенький, но есть, и через него показывают фильмы, и познавательные передачи, включая «ВВС о животных». И вся эта работа проводится, повторяю, в запредельно удаленном сельском населенном пункте – без копейки из областного бюджета.
...
Хотя я за последние годы немало чего увидел и узнал, продолжаю поражаться разнообразию, казалось бы, типичных ситуаций. Человеческие рисунки, межчеловеческие взаимосвязи оказываются куда сложнее, чем принято о них думать. Особенно принято теми, кто удерживается в позиции московского снобизма. А самый ярый приверженец московского снобизма — это наше дорогое правительство. Мне довелось год или чуть больше назад вместе с еще тремя коллегами в течение нескольких часов сквалыжиться с Дмитрием Николаевичем Козаком. Если свести все это сквалыжение, которое кончилось нашим полным поражением, к двум простым суждениям, то это будет выглядеть так. Мы говорили: «Страну неплохо бы знать». А нам говорили: «Да не надо ее знать совершенно».
Эти две позиции принципиальны. Речь ведь не о незнании, не о безграмотности, как было с властями прежних времен. Дмитрия Николаевича Козака в безграмотности не упрекнешь. Это принципиальный схематизм, когда схема, абсолютно по-большевистски, дороже богатства и разнообразия действительности. Ведь стоит признать, что эта действительность существует, что она богата и разнообразна, и тогда применять единый методический, управленческий или какой-либо другой шаблон будет невозможно. Придется допустить, что надо иметь столько шаблонов, сколько есть типов ситуаций. Это смерти подобно для вполне образованных господ Кудрина, Грефа и им подобных. При всем моем к ним почтении.
Вот этот драматизм несоответствия передается дальше на губернский уровень,и сказывается на губернаторах, даже на тех, кто объезжает регулярно владения свои, как, скажем, Дмитрий Федорович Аяцков. Непременно, под уборку урожая, будьте уверены, он объехал все районы, но что это за тип контакта? — Понятный, учетно-зачетный. Все в порядке, ответ такой, какой ожидается. Все нормально. Районный народ лихой и все знает.
Поэтому если выгодно, то он к урожаю прибавит треть. Если выгодно по-другому, он треть отымет. Главное, чтобы общий баланс получился такой, какой губернатору приятен.
Народ так просто и не возьмешь, и сегодня все как один главы районов вот уже в двух губерниях говорили мне про новый закон о местном самоуправлении: «Да вы что думаете, мы его соблюдать что ли будем? Мы не сумасшедшие». И не будут, голубчики, будьте покойны. Поэтому условная, теоретическая деятельность по законоустановлению не имеет почти никакого отношения к правоприменению, как говорят юристы.
И еще одна деталь, на которую мне хотелось бы обратить внимание. Это формирование еще одной действительности, которая всерьез почти не известна. Это сложение низовых, местных деловых клубов, или «клубов» деловых людей. У нас сейчас идут разговоры о социально ответственном бизнесе. Они и суть социально ответственный бизнес, и уже давно. Потому что ежели крышу у школы не починить, плохо. Всем плохо. Если мост не отремонтировать, плохо. А поскольку дождаться на это денег никаких возможностей нет, то идет нормальное скидывание и реализация: трудом, материалами, людьми или деньгами. Эти клубы, естественно, начинают, фактически вступать в довольно сложные отношения с губернской властью. Эти отношения отнюдь не линейные. И я, конечно, далек от утверждения, что они начинают кому-то диктовать волю — им даже это в голову не приходит. Но то, что они начинают реально влиять на назначение или выборы районной власти, это уж точно.
...
Регионы, конечно, имеют место быть и они разные. Хотя я и утверждаю на основании исследований, что различия между соседними «населенными пунктами» внутри одного региона больше, чем различия между самими регионами, это не значит, что различий между регионами нет. Мы при этом сталкиваемся с любопытными парадоксами. Есть всем известная пирамидальная система власти в Татарстане: Бабай, мудрый, хитрый, замечательный по-своему персонаж, действительно, управляющий всем и вся. Это абсолютно моноцентричная конструкция. Можно было бы ожидать, что на низовом уровне активность людей будет минимальна. Ничего подобного. Для меня это было полнейшей неожиданностью. Накопленная энергетика человеческих ресурсов оказалась там наивысшей из всех шести исследованных регионов. Даже люди, которых обычно в фельетонах прописывают, вроде начальника местного образования, оказываются способны к порождению абсолютно деловых проектов. Вроде идеи использовать в мирных целях две с лишним сотни компьютеров, распиханных по федеральной программе по сельским школам, если их завязать в сеть и использовать как справочную, информационную и управленческую систему. Нормальный деловой проект: он был доработан и уже реализуется. И таких много.
Напротив, Чувашия, Николай Васильевич Федоров. Человек просвещенный, вне всякого сомнения. Такой Людовик скорее не XV а XIV, который в своем маленьком королевстве король-солнце и думает за всех. Думает хорошо, грамотно. Решения принимаются взвешенные, проработанные с экспертами. Как правило, совершенно грамотные решения. Самый тяжелый проектный семинар был там. Настолько подавлено все и вся — не жестоким нажимом, а мощью авторитета власти, что никто не решается и помыслить о самостоятельном придумывании какого-то действа. Ситуация оказывается зеркальной. Хотя во всем остальном, да: в Чувашии — самая развитая во всей стране сеть Интернета. Самая развитая система информации: вы можете посмотреть у себя из дома, что там творится в таком-то или таком-то районе. Больше нигде этого в стране нет. И при этом самая глухая пассивность на уровне города, малого города и, тем более, села.
Этим-то колоссальным многообразием ситуаций я, честно говоря, просто заворожен. И поэтому хотя, вроде бы, и скучно повторяться, но не получается повторения, потому что в каждой конкретной губернии, в каждой конкретной ее волости обнаруживается специфическая конфигурация.
Очень любопытна Мордовия. Четыре «брата-разбойника» контролируют все основное хозяйство республики, аккуратно поделили все основные деньгоносные структуры. Все понятно, все известно, все схвачено. Но при этом они не мешают тому, чтобы между четырьмя распростертыми щупальцами произрастала любая травка, какая пожелает. В результате малый бизнес в Мордовии развит куда больше, чем в якобы глубоко просвещенной Самарской губернии.
В Мордовии я столкнулся с ситуацией, когда маленькие местные холдинги, — а они выживают именно как холдинги, имеющие опоры в разных типах производства, — входящие в систему «клуба», действительно работающего с местной властью, одновременно начинают формировать низовое профессиональное образование. Это вам не ЮКОС, это не Лукойл, это не Wimm Bill Dann. Это не алмазники, которые в Егорьевском районе создали ПТУ под новое предприятие. Там большие средства, сильные менеджеральные конструкции. Нет, это фирмы, в которых работает от 50 до 200 человек. И они начали формировать реальный заказ. Они оплачивают этот заказ, нанимая казенных преподавателей в казенных техникумах, или заменяя их другими.
...
Хотя при этом мой оптимизм, разумеется, более чем умеренный, поскольку мы встречаем и любопытнейшие ситуацияии, когда, скажем, 63 % русского населения Печорского района Псковской области из соображений удобства одновременно являются гражданами суверенной Эстонии. 63 % — это уже очень много. Если есть Абхазия с ее почти 75 % русских граждан, то есть и обратные ситуации, которые ввязывают псковских людей, занимающихся немножко контрабандой, немножко браконьерством на Чудском озере и в окрестных лесах, уже непосредственно в Европейский союз. Никакой нужды ни в губернском начальстве, ни, тем более, в федеральном, они отнюдь не испытывают. Какие ментальные изменения вызывает эта сложная форма жизни, я не знаю. Но какие-то вызывает.
Так же и в огромной полосе, идущей вдоль Казахстана, где 10 лет граница вообще была только провозглашена, но даже de jure не установлена. Погранзаставы там стоят на глубине 20-25 километров от границы. Там, где можно было домик арендовать у района, а не там, где надо. Контрабанда была в течение 10 лет образом жизни тысяч людей, и трудно поверить в то, что можно это теперь разом, росчерком пера, установкой знаков изменить… — кстати, знаков нет до сих пор. Те, что есть, это знаки погранзоны, установленные за счет районов. Они в 5 километрах друг от друга. Это еще доказать надо, что знак был, и его видели.
Различные образы мышления вместе с разными образами жизни образуют такую феерическую мозаику, что… Хотел бы сказать, что я ее начинаю понимать, но воздержусь.
Юрий Левада. "Человек советский" - публичные лекции на "Полит.ру"
Юрий Левада. "Человек советский" - публичные лекции на "Полит.ру" на ПОЛИТ.РУ. Информационно-аналитические статьи об общественно-политической жизни России и мира. // polit.ruЧеловек наш лукавый, он думает, что он стерпит, и его не тронут. Что кого-то разорят, а его - нет. Что он послушается и стерпит повышение цен, но сумеет получить зарплату, с которой налогов не заплатит, и покроет это повышение. Эта черта является одной из самых прочных. Когда мы спрашиваем людей, приходилось ли вам поступать вопреки тому, что совесть велит, в разные времена процентов 15 говорят, что никогда, а все остальные говорят - “да”. Часть людей говорит “так всегда приходилось жить”, часть говорит “ради трудового коллектива, ради семьи, а то и просто страха, приходилось и приходится”. Когда мы спрашиваем людей, а можно ли в армию не ходить и детей туда не отдавать, больше половины отвечает - “можно”. Можно ли без билета в трамвае ездить? 60% отвечает “почему бы и нет”. Правда, когда мы спрашиваем, а как с налогами быть, вылезает такая штука: если налоги не платит хозяин – плохо, олигарх – еще хуже, он ведь нас ограбил. А если я не плачу – это хорошо. На том стояла и стоит, и поэтому не может сдвинуться, наша земля. По-моему, это одна из глубочайших основ всеобщей коррумпированности общества, слева направо и сверху донизу. И отсюда всякие трудности.
Общественный договор и гражданское общество
Мы публикуем стенограмму лекции Александра Аузана , прочитанной 23 декабря в клубе - литературном кафе Bilingua в рамках проекта “Публичные лекции Полит.ру”. // polit.ru... Я могу сказать следующее: вообще картина того, что происходит в жизни, и то, что фиксируется общественным сознанием, — это сильно разные вещи. С вашего разрешения я приведу пример, гораздо более близкий к темам моих лекций. Я полагаю, что за 90-е у очень многих людей вырос огромный опыт решения вопросов при помощи горизонтального контракта. Люди решают очень многие вопросы в гаражном кооперативе, в кредитном союзе, даже не образуя никакого формального объединения. Но у них в сознании такой клеточки нету. У них в сознании есть клеточки: бизнес, государство, но в их картине мира нет клеточки “гражданское общество”.
В итоге возникает крайне странная ситуация, когда явление есть, а слова нету. И это очень сильно влияет на поведение — когда люди неверно обобщают свой собственный опыт. Поэтому я бы для начала занялся объяснением не того, что люди имеют или не имеют от действующей экономической и политической систем России, — этим у нас занимаются многочисленные партии. Занимаются с равной мерой неуспешности, я бы сказал. А, вот, попытаться людям объяснить, что они что-то умеют делать лучше, чем власть, к которой они обращаются с просьбой это сделать; что у них накоплен определенный опыт и что это имеет достаточно серьезные системные последствия, — вот это, действительно, было бы очень здорово. Мне кажется, что есть единственный способ, — хоть это и не очень красиво звучит, — тыкать носом в собственные достижения. Показывать: вы это сделали и это сделали, и это сделали — а все вместе оно называется совершенно по-другому. У вас нету слов, которые позволили бы это обозначить — мы вам скажем, как это называется.
2006
...
Жизнь, к счастью, - игра многоходовая. Поэтому я утверждаю, что дефицит социального капитала обязательно будет преодолен. Неизбежно будет преодолен. Даже если мы ничего не будем делать, он будет преодолен, доверие будет нарастать. В конце 80-х – начале 90-х гг. социальный капитал был в довольно хорошем состоянии, распространение норм доверия и честности вопреки тому, что считает Френсис Фукуяма, на поздних фазах авторитарного режима - это довольно серьезное явление. Потому что в дефицитной советской экономике и при том, уже не таком жестком, авторитарном строе невозможно было прожить, не входя в сеть, не имея знакомого мясника, парикмахершу и людей, которым можно на кухне рассказать политический анекдот. Поэтому мы вошли в преобразования с высокими запасами социального капитала. Это было видно по многотысячным протестным демонстрациям, невиданным для сегодняшнего дня, конца 80-х – начала 90-х гг., когда люди не боялись выходить на улицы, верили тем, кто их на эти улицы зовет, верили людям, которые стоят рядом. Доверяли.
Потом это было размыто. Размыто реформами, расслоением. И теперь два друга детства, один из которых по современным понятиям преуспел, другой – нет, оба не доверяют друг другу. Потому что один не верит, что можно честно преуспеть, а другой не верит в то, что можно отказаться от какой-то активности и проклинать жизнь и при этом считать, что человек живет правильно. Это все пройдет. Потому что общности образовались, внутри идет определенное взаимодействие, будут наработаны обычаи, возникнет доверие.
Но социальный капитал может двигаться по-разному. Я бы подождал радоваться тому, что доверие восстановится. Потому что любая мафиозная группировка – это пример высокой концентрации социального капитала. Там внутри люди очень неплохо доверяют друг другу. Они друг другу спину прикрывают. Поэтому когда обычно говорят о том, что социальный капитал обладает характеристиками плотности, радиуса доверия, я бы сказал, что он обладает еще одной характеристикой – вектором.
И я бы хотел еще немного сказать о векторе накопления социального капитала и факторах, потому что это важно для ответа на вопрос: А с кем придется договариваться? С криминальными, этническими группировками, землячествами, профессиональными корпорациями, широкими ассоциациями? С кем? Кто станет реальным фактором правил?
Я бы назвал три обстоятельства, которые воздействуют на вектор накопления социального капитала. Первое связано, как раз, с этими знаменитыми радиусами доверия.
Когда можно сказать, что накопление социального капитала началось? Когда повысилась плотность. Что такое плотность? Я приведу не определение, оно достаточно простое, связанное с количеством связей и типов связей между одними и теми же людьми. А я приведу пример. Вот закончилось заседание собрания гаражного кооператива. Люди решали какие-то проблемы, вносили деньги или с кем-нибудь воевали за свои права. Решили вопрос. Что происходит потом? Если они разбежались и не хотят больше видеть друг друга до следующего собрания, то, значит, плотность низкая. А если у них возникает идея "пойти по пиву" или сделать любительский спектакль, это означает, что плотность высокая и можно ожидать, что начнется накопление социального капитала. Дальше встает вопрос о радиусах доверия, о том, насколько широки будут те группы, внутри которых восстанавливается и растет доверие.
Есть довольно старое положение, я в прежних лекциях на него уже ссылался, положение Олсона из теории коллективных действий о том, что малые группы могут сами по себе установить кооперацию, а широкие группы не могут. Для этого нужны стимулы, либо положительные, либо отрицательные, - так называемые селективные стимулы. К сожалению, положительные стимулы найти трудно. А негативные стимулы: принуждение, угроза применения принуждения или угроза войны с какой-то другой группой – всегда под рукой. Поэтому при прочих равных условиях скорее начнут возникать объединения вокруг криминала, и они возникают. Мы все знаем историю с ОПГ «Уралмаш» в Екатеринбурге. Игорь Аверкиев, известный гражданский деятель и мыслитель, рассказывает, что аналогичные истории происходят в некоторых местных сообществах Перми, объединяемых "авторитетом".
Для того, чтобы было легче найти какой-то положительный стимул ("пиво – только членам профсоюза", какое-то дополнительное благо для этих людей), для этого нужно, чтобы были невысокие издержки легального взаимодействия, разнообразные схемы некоммерческой жизни, разные способы финансирования, endowment’ы и т.д. К сожалению, в последнее время шаги, которые сделало государство в некоммерческом законодательстве, приведут к тому, что перевесит чаша негативного стимула.
Есть, однако, и другие факторы. Фактор номер два. Дело в том, что социальный капитал бывает разным. Говорят о том, что бывает социальный капитал bonding и социальный капитал bridging. Социальный капитал bonding – огораживание. Это то, что внутри группы, это совсем не всегда плохо, на этом стоят многие полезные вещи, скажем, общества взаимного страхования, кредитные союзы, разные способы сотрудничества, где люди легко сотрудничают, потому что знают друг друга.
Но, конечно, для того, чтобы понимать, куда пойдет социальный капитал, важнее социальный капитал bridging, т.е. связанный с мостами, строительство мостов между разными. И я осмелюсь утверждать, что мосты можно строить как поперек реки, так и вдоль. Причем вдоль реки, заметьте, их строить легче: не надо ноги мочить, опоры ставить, водолазов вызывать. В жизни точно так же. Гораздо легче объединить интересы инвалидов Челябинска, Пскова, еще каких-то городов и создать организацию инвалидов на национальном уровне, которая будет чего-то говорить в Москве, чем построить мост между инвалидами Челябинска, бизнес-сообществом Челябинска, экспертным сообществом Челябинска, потому что они разные, на разном языке говорят.
В итоге у нас получается картина. Мосты построены вдоль реки. Москва не только порт пяти морей, Москва – это еще и город единственного моста, который, естественно, контролируется федеральной властью. Т.е группы между собой связаны единственным мостом, на котором стоит охрана.
...
А что такое институализация недоверия? Один бизнесмен хорошо сказал: «Ничто так не укрепляет веру в человека, как стопроцентная предоплата». Это правда. Если бы не было стопроцентной предоплаты, мы бы не имели сколько-нибудь сносной экономики 90-х гг., и ничего страшного в этом нет, в том, что существуют залоги, страховки, предоплаты. Вопрос только в том, что от 100% нужно переходить к 80%, к 50%. Это и есть способ строительства мостов поперек реки. Это способ институализации недоверия, которое заявляется и получает инструменты гарантии, а потом эта гарантия начинает снижаться, и начинает строиться мост. Сначала нужно хотя бы перекинуть понтон в виде стопроцентной предоплаты.
...
Мнение о том, как устроена власть, вернее, власть в аспекте управления.
Насчет угрозы прихода властолюбивых. Я боюсь, что в нынешнем состоянии власти значительное число профессиональных людей, которые способны отправлять власть, просто не могут получать от этого никакого удовлетворения. Сейчас попробую объяснить, почему. Давайте возьмем нынешнюю структуру полномочий, когда первое лицо имеет то количество полномочий, которое оно не в состоянии перечислить, я уверен. При этом это первое лицо обязано принимать решения по всем этим полномочиям. Это первое лицо, вообще говоря, понимает, что кто-то принимает решения по этим неперечисляемым полномочиям. Уж кто-то принимает, то ли министр здравоохранения, то ли министр обороны, а многие вопросы – стыковые. Я говорю о реальных случаях продвижения законопроектов, когда один министр заходит к президенту, потом другой по тому же вопросу. И я не уверен, что президент понимает, что это по тому же самому вопросу. Не потому что президент недееспособен, а потому что недееспособно любое лицо, обладающее таким кругом полномочий. На мой взгляд, человек в этой ситуации страшно устает (про раба на галерах будет сказано значительно позднее!!). Шапка Мономаха в этой ситуации исключительно тяжела, когда не спасают ни традиция, ни уравновешивающие институты. И человек понимает, что кто-то что-то там рулит. Он пытается понять, что происходит в стране, в какое окно ни выглянет, всюду видит себя. Совершенно не видно, что происходит. Значит, у начальника кайфа нет.
Теперь возьмем подчиненного. У него, вроде, есть какие-то полномочия, он сейчас даже принял решение за начальника. А на самом деле, он не знает, сможет ли он принять решение не то что за начальника, а за самого себя завтра или уже сегодня. Это же непрерывная борьба бульдогов под ковром. На мой взгляд, говорить о том, что само отправление власти может составлять стимул, ну, может, наверно, для человека, который имеет такую специфическую специфику, но профессионалов такая штука должна вышибать. Отсюда и сила денежного интереса: я побуду у власти, хотя бы чтобы капиталец сколотить себе и заодно правнукам, раз масштаб позволяет. Тут тонкий вопрос. Власть начинает сама в себе нести мотивы, когда внутри существуют понятные правила игры, и тогда возникает стимулы для профессионалов, в ней участвующих. Тогда не властолюбие составляет угрозу.
Договор-2008. Часть первая. С кем договариваться?
Мы публикуем полную стенограмму лекции президента института национального проекта // polit.ru...
Жизнь, к счастью, - игра многоходовая. Поэтому я утверждаю, что дефицит социального капитала обязательно будет преодолен. Неизбежно будет преодолен. Даже если мы ничего не будем делать, он будет преодолен, доверие будет нарастать. В конце 80-х – начале 90-х гг. социальный капитал был в довольно хорошем состоянии, распространение норм доверия и честности вопреки тому, что считает Френсис Фукуяма, на поздних фазах авторитарного режима - это довольно серьезное явление. Потому что в дефицитной советской экономике и при том, уже не таком жестком, авторитарном строе невозможно было прожить, не входя в сеть, не имея знакомого мясника, парикмахершу и людей, которым можно на кухне рассказать политический анекдот. Поэтому мы вошли в преобразования с высокими запасами социального капитала. Это было видно по многотысячным протестным демонстрациям, невиданным для сегодняшнего дня, конца 80-х – начала 90-х гг., когда люди не боялись выходить на улицы, верили тем, кто их на эти улицы зовет, верили людям, которые стоят рядом. Доверяли.
Потом это было размыто. Размыто реформами, расслоением. И теперь два друга детства, один из которых по современным понятиям преуспел, другой – нет, оба не доверяют друг другу. Потому что один не верит, что можно честно преуспеть, а другой не верит в то, что можно отказаться от какой-то активности и проклинать жизнь и при этом считать, что человек живет правильно. Это все пройдет. Потому что общности образовались, внутри идет определенное взаимодействие, будут наработаны обычаи, возникнет доверие.
Но социальный капитал может двигаться по-разному. Я бы подождал радоваться тому, что доверие восстановится. Потому что любая мафиозная группировка – это пример высокой концентрации социального капитала. Там внутри люди очень неплохо доверяют друг другу. Они друг другу спину прикрывают. Поэтому когда обычно говорят о том, что социальный капитал обладает характеристиками плотности, радиуса доверия, я бы сказал, что он обладает еще одной характеристикой – вектором.
И я бы хотел еще немного сказать о векторе накопления социального капитала и факторах, потому что это важно для ответа на вопрос: А с кем придется договариваться? С криминальными, этническими группировками, землячествами, профессиональными корпорациями, широкими ассоциациями? С кем? Кто станет реальным фактором правил?
Я бы назвал три обстоятельства, которые воздействуют на вектор накопления социального капитала. Первое связано, как раз, с этими знаменитыми радиусами доверия.
Когда можно сказать, что накопление социального капитала началось? Когда повысилась плотность. Что такое плотность? Я приведу не определение, оно достаточно простое, связанное с количеством связей и типов связей между одними и теми же людьми. А я приведу пример. Вот закончилось заседание собрания гаражного кооператива. Люди решали какие-то проблемы, вносили деньги или с кем-нибудь воевали за свои права. Решили вопрос. Что происходит потом? Если они разбежались и не хотят больше видеть друг друга до следующего собрания, то, значит, плотность низкая. А если у них возникает идея "пойти по пиву" или сделать любительский спектакль, это означает, что плотность высокая и можно ожидать, что начнется накопление социального капитала. Дальше встает вопрос о радиусах доверия, о том, насколько широки будут те группы, внутри которых восстанавливается и растет доверие.
Есть довольно старое положение, я в прежних лекциях на него уже ссылался, положение Олсона из теории коллективных действий о том, что малые группы могут сами по себе установить кооперацию, а широкие группы не могут. Для этого нужны стимулы, либо положительные, либо отрицательные, - так называемые селективные стимулы. К сожалению, положительные стимулы найти трудно. А негативные стимулы: принуждение, угроза применения принуждения или угроза войны с какой-то другой группой – всегда под рукой. Поэтому при прочих равных условиях скорее начнут возникать объединения вокруг криминала, и они возникают. Мы все знаем историю с ОПГ «Уралмаш» в Екатеринбурге. Игорь Аверкиев, известный гражданский деятель и мыслитель, рассказывает, что аналогичные истории происходят в некоторых местных сообществах Перми, объединяемых "авторитетом".
Для того, чтобы было легче найти какой-то положительный стимул ("пиво – только членам профсоюза", какое-то дополнительное благо для этих людей), для этого нужно, чтобы были невысокие издержки легального взаимодействия, разнообразные схемы некоммерческой жизни, разные способы финансирования, endowment’ы и т.д. К сожалению, в последнее время шаги, которые сделало государство в некоммерческом законодательстве, приведут к тому, что перевесит чаша негативного стимула.
Есть, однако, и другие факторы. Фактор номер два. Дело в том, что социальный капитал бывает разным. Говорят о том, что бывает социальный капитал bonding и социальный капитал bridging. Социальный капитал bonding – огораживание. Это то, что внутри группы, это совсем не всегда плохо, на этом стоят многие полезные вещи, скажем, общества взаимного страхования, кредитные союзы, разные способы сотрудничества, где люди легко сотрудничают, потому что знают друг друга.
Но, конечно, для того, чтобы понимать, куда пойдет социальный капитал, важнее социальный капитал bridging, т.е. связанный с мостами, строительство мостов между разными. И я осмелюсь утверждать, что мосты можно строить как поперек реки, так и вдоль. Причем вдоль реки, заметьте, их строить легче: не надо ноги мочить, опоры ставить, водолазов вызывать. В жизни точно так же. Гораздо легче объединить интересы инвалидов Челябинска, Пскова, еще каких-то городов и создать организацию инвалидов на национальном уровне, которая будет чего-то говорить в Москве, чем построить мост между инвалидами Челябинска, бизнес-сообществом Челябинска, экспертным сообществом Челябинска, потому что они разные, на разном языке говорят.
В итоге у нас получается картина. Мосты построены вдоль реки. Москва не только порт пяти морей, Москва – это еще и город единственного моста, который, естественно, контролируется федеральной властью. Т.е группы между собой связаны единственным мостом, на котором стоит охрана.
...
А что такое институализация недоверия? Один бизнесмен хорошо сказал: «Ничто так не укрепляет веру в человека, как стопроцентная предоплата». Это правда. Если бы не было стопроцентной предоплаты, мы бы не имели сколько-нибудь сносной экономики 90-х гг., и ничего страшного в этом нет, в том, что существуют залоги, страховки, предоплаты. Вопрос только в том, что от 100% нужно переходить к 80%, к 50%. Это и есть способ строительства мостов поперек реки. Это способ институализации недоверия, которое заявляется и получает инструменты гарантии, а потом эта гарантия начинает снижаться, и начинает строиться мост. Сначала нужно хотя бы перекинуть понтон в виде стопроцентной предоплаты.
...
Мнение о том, как устроена власть, вернее, власть в аспекте управления.
Насчет угрозы прихода властолюбивых. Я боюсь, что в нынешнем состоянии власти значительное число профессиональных людей, которые способны отправлять власть, просто не могут получать от этого никакого удовлетворения. Сейчас попробую объяснить, почему. Давайте возьмем нынешнюю структуру полномочий, когда первое лицо имеет то количество полномочий, которое оно не в состоянии перечислить, я уверен. При этом это первое лицо обязано принимать решения по всем этим полномочиям. Это первое лицо, вообще говоря, понимает, что кто-то принимает решения по этим неперечисляемым полномочиям. Уж кто-то принимает, то ли министр здравоохранения, то ли министр обороны, а многие вопросы – стыковые. Я говорю о реальных случаях продвижения законопроектов, когда один министр заходит к президенту, потом другой по тому же вопросу. И я не уверен, что президент понимает, что это по тому же самому вопросу. Не потому что президент недееспособен, а потому что недееспособно любое лицо, обладающее таким кругом полномочий. На мой взгляд, человек в этой ситуации страшно устает (про раба на галерах будет сказано значительно позднее!!). Шапка Мономаха в этой ситуации исключительно тяжела, когда не спасают ни традиция, ни уравновешивающие институты. И человек понимает, что кто-то что-то там рулит. Он пытается понять, что происходит в стране, в какое окно ни выглянет, всюду видит себя. Совершенно не видно, что происходит. Значит, у начальника кайфа нет.
Теперь возьмем подчиненного. У него, вроде, есть какие-то полномочия, он сейчас даже принял решение за начальника. А на самом деле, он не знает, сможет ли он принять решение не то что за начальника, а за самого себя завтра или уже сегодня. Это же непрерывная борьба бульдогов под ковром. На мой взгляд, говорить о том, что само отправление власти может составлять стимул, ну, может, наверно, для человека, который имеет такую специфическую специфику, но профессионалов такая штука должна вышибать. Отсюда и сила денежного интереса: я побуду у власти, хотя бы чтобы капиталец сколотить себе и заодно правнукам, раз масштаб позволяет. Тут тонкий вопрос. Власть начинает сама в себе нести мотивы, когда внутри существуют понятные правила игры, и тогда возникает стимулы для профессионалов, в ней участвующих. Тогда не властолюбие составляет угрозу.
Гражданское общество и гражданская политика
Мы публикуем стенограмму публичной лекции ученого-экономиста, практика, общественного деятеля, основателя ряда успешных общественных организаций Александра Аузана , прочитанной им 1 июня 2005 г. в клубе-литературном кафе Bilingua в рамках проекта “Публичные лекции Полит.ру”. // polit.ru...
Давайте начнем с налогов, которые платит население. Я бы сказал, что у нас ситуация не такая простая, как кажется. У нас есть несколько элементов того, что по существу есть налог, а называется по-другому. Ну, например, когда вам нужно что-то в квартире перестроить, вы проводите согласования, делаете разные платежи, и не сделать их вы не можете. Неважно, вы их делаете в виде взятки или в виде формальной оплаты услуги, но то, что вы платите на административных барьерах – это по существу налог. Я бы сказал, что он просто прямиком идет, скажем, через жену чиновника в карман чиновника, эту заработную плату не гоняют через бюджет.
Другой пример, когда вы оплачиваете тарифы жилищно-коммунальные. Понимаете, если государство реально не оказывает большого количества мелких и нужных услуг населению, то заставить человека платить можно только так: если не будут платить, отключим газ. Вот эти тарифы приходится оплачивать, и население платит, между прочим, гораздо лучше, чем юридические лица. Это тоже налоги.
Я бы сказал, что бизнес платит еще один налог – принудительное спонсорство. Это абсолютный налог. При этом говорят “Ты этот детский садик отремонтируешь за свои деньги, а иначе у тебя будут проблемы”. Ну, чего там гонять налоги, брать бюджет, тендеры, деньги для строительной компании?.. Сказано – сделано.
Вот так устроена реальная российская налоговая система. Поэтому, возвращаясь к населению, надо говорить о реальной налоговой цене. Обратите внимание, что реальная налоговая цена ощущается населением несостоятельным в части тарифов жилищно-коммунальных, а населением более состоятельным – в виде платежей за разного рода согласования на административных барьерах. Поэтому реально налоги платятся. В том числе, малосостоятельным и несостоятельным населением.
Как это все может выглядеть иначе. Мы уже, честно говоря, даже пилотный эксперимент провели в Перми. В Перми, конечно, где же еще. В столице гражданского общества легче всего начинать эксперименты. Что мы сделали? Власть оказывает некоторые услуги. Мы взяли пять видов услуг – очень разных. Потом еще три были добавлены. Там были: переоформление паспорта (обычного гражданского), получение жилищной субсидии, оформление статуса безработного, ликвидация юридического лица и получение права на альтернативную гражданскую службу - такой пестрый букет. Подошли с обычной потребительской точки зрения, забыли про то, что перед нами государство, которое оплачивается налогами. Считаем, что перед нами услугодатель. Мы стали смотреть, что там происходит, с этой точки зрения. Удивительные вещи обнаружились. Например, есть пять паспортно-визовых служб Перми. Они все одинаково финансируются, у них одинаковые правила. Но одна из них выдает паспорт за 20 дней, а другая – за два месяца. После этого разговор с федеральной и региональной властью ушел как-то в другую плоскость, потому что оказалось, что тут не при чем бюджетные деньги (они одинаковые) и федеральные правила здесь ни при чем. Региональная власть говорила: “Ну, что ж мы можем поделать?” А мы отвечали: “Извините, вы очень много можете поделать, потому что если у вас по-разному работают вот эти службы, значит, вы можете эту ситуацию поменять”. Кстати, мы смотрели на еще одну вещь - на альтернативные способы решения вопроса. Выбор есть всегда - он может быть нелегальным, он может быть криминальным, но он есть. Вопрос можно решать по-другому.
Но смысл этого эксперимента был не в том, чтобы посмотреть, а в том, чтобы изменить. И в нескольких сферах удалось уже поменять правила таким образом, что начинают возникать отношения “с царем” по части оказания массы мелких услуг. Я считаю, что такие вещи надо делать широко, по стране по самым разнообразным вещам.
- вот пример с пермскими паспортистами - он отличный, по-моему. Полагаю, любой живущий в России без большого напряга вспомнит минимум парочку подобных примеров. Образцово-показательная иллюстрация. Поясняет, почему как о каком явлении российской жизни речь не зайдёт - всегда найдётся кто-нибудь, кто скажет, что полный трэш, и кто-нибудь другой, кто скажет, что фигня, всё работает отлично как часы. И мало того, что скажет, будто всё отлично - но первого назовёт еще вралём, т.к. ну как же, там же регламенты, они общефедеральные! А на самом деле оба правы, а оно вот как-то вот так. (Напомнило мне лёгкий спор с энди о реалиях работы налоговых в разных регионах.)
2011
- ну найденную в эксперименте корреляцию оспаривать, наверное, тяжело, но вот истолкование, по крайней мере частично, можно дать и другое - в регионах с плохой занятостью оказывается больше работников в проверяющих органах и/или туда попадают более сообразительные и активные?
Запрос на рациональность
Мы публикуем выступление заместителя диреткора Центра трудовых исследований НИУ-ВШЭ, доктора экономических наук Ростислава Капелюшникова в рамках круглого стола «Трудовой кодекс: назрели ли перемены», прошедшего 27 июня 2011 года в «ПирОГах на Сретенке». // polit.ruПо различным оценкам, в современной России примерно 20-30% занятых работников сосредоточено в неформальном секторе – это тот сектор, где о Трудовом кодексе никто никогда не слышал и никогда не услышит. Еще 15% – это занятые на малых предприятиях, где он также применяется весьма условно и далеко не в полном объеме. Остается чуть больше половины всех работников – это те, кто заняты на средних и крупных предприятиях. Из них порядка 60% трудятся в бюджетном секторе, где работодателем является государство. Получается, что если говорить о частном секторе, то тот ТК, который мы имеем, более или менее полно регулирует, и то с огромными оговорками, труд лишь 20-25% занятых в российской экономике.
...
Но факт остается фактом, что если говорить о частном секторе, который более или менее живет по ТК, то это в лучшем случае лишь каждый четвертый-пятый работник. Ясно, что ножницы между тем, что написано на бумаге, и тем, что есть в реальности, огромные.
В этой ситуации естественно было бы задуматься и попытаться как-то сузить размах этих ножниц: с одной стороны, приблизить то, что записано в законе, к реальности, и, с другой, приблизить реальность к тому, что записано в законе. Иными словами, сблизить эти два мира, которые на настоящий момент фатально разведены.
...
Мы оценивали региональную вариацию в активности контроля за выполнением норм трудового законодательства с помощью, во-первых, судебной статистики, и, во-вторых, статистики по Госинспекциям труда.
Мы предполагали, что чем больше, например, инспекторов в расчете на тысячу занятых, чем больше они проводят проверок, чем больше они выписывают предписаний, чем больше трудовых споров рассматривается судами и т.д., тем жестче в данном регионе контроль за соблюдением трудового законодательства. А затем мы смотрели, как эти различия в полноте выполнения норм ТК влияют на показатели функционирования региональных рынков труда. Оказалось, что чем активнее контроль за выполнением трудового законодательства в том или ином регионе, тем при прочих равных условиях там выше безработица, ниже занятость, выше безработица среди женщин и выше безработица среди молодежи. Это означает, что если бы все то, что записано в ТК, полностью, на 100%, выполнялось в реальной жизни, то это имело бы крайне негативные последствия для рынка труда и для ситуации с занятостью. И только благодаря тому, что жесткость трудового законодательства смягчается его невыполнением, российский рынок труда работает не так плохо, как он мог бы работать, если бы все, что записано в законе, буквально, один к одному переносилось затем в реальную жизнь.
- ну найденную в эксперименте корреляцию оспаривать, наверное, тяжело, но вот истолкование, по крайней мере частично, можно дать и другое - в регионах с плохой занятостью оказывается больше работников в проверяющих органах и/или туда попадают более сообразительные и активные?
Пример из прошлого (давнего).
В Российской Империи "низовые" (ну, волостные там и т.п.) суды при разбирательстве дел зачастую руководствовались не общеимперским "классическим" правом, а неписаным общинным. Естественно, там различий и своеобычия могло быть дофига и больше.
Когда это дошло до высших юридических чинов в конце XIX века, то по провинции направляли студентов-правоведов, чтобы хоть как-то кодифицировать это "право от сохи". А то ведь смех получается - в столице попросту не знают, как и на основании чего судят по всей империи.
Не факт, что его, это в итоге собранное "народное" право как-то рихтовали даже - может, ограничились тем, что просто зафиксировали на бумаге, по крайней мере поначалу.
В Российской Империи "низовые" (ну, волостные там и т.п.) суды при разбирательстве дел зачастую руководствовались не общеимперским "классическим" правом, а неписаным общинным. Естественно, там различий и своеобычия могло быть дофига и больше.
Когда это дошло до высших юридических чинов в конце XIX века, то по провинции направляли студентов-правоведов, чтобы хоть как-то кодифицировать это "право от сохи". А то ведь смех получается - в столице попросту не знают, как и на основании чего судят по всей империи.
Не факт, что его, это в итоге собранное "народное" право как-то рихтовали даже - может, ограничились тем, что просто зафиксировали на бумаге, по крайней мере поначалу.
Copyright © Balancer 1997..2023
Создано 03.04.2013
Связь с владельцами и администрацией сайта: anonisimov@gmail.com, rwasp1957@yandex.ru и admin@balancer.ru.
Создано 03.04.2013
Связь с владельцами и администрацией сайта: anonisimov@gmail.com, rwasp1957@yandex.ru и admin@balancer.ru.
