— А то, что у нас писали про бомбардировки Берлина еще летом сорок первого — это насколько соответствует истине?
— В какой-то мере соответствует.
— В какой?
— Ну. Летали. Бомбили.
— Вы сами участвовали в таких операциях?
— Естественно.
— Почему — естественно?
— Я ведь был в дальнебомбардировочной авиации.
— Что было самое трудное?
— Самое трудное было долететь.
— ПВО мешала?
— Да нет. Горючего не хватало.
— А как же?
— Очень просто. У нас была оптимальная высота полета — три тысячи метров. А на трех тысячах, в августе сорок первого, — и думать нечего было до Берлина дотянуть. В прожекторах ты как на ладони.
Любой истребитель тебе король. И эффективность зенитного огня максимальная на такой высоте. Потому что у тебя и угловая скорость небольшая, и в то же время высота небольшая, даже малокалиберные зенитки, скорострельные автоматы, достают отлично. А им смести тихоходную машину, идущую на средней высоте, — ничего не стоит хорошему наводчику.
Поэтому летали на максимальной высоте. Залезали под девять тысяч,
А это что значит?
Во-первых, это значит, что прожектора тебя практически не берут. Луч на такой дистанции сильно рассеивается, иссякает.
Во-вторых, тебя вообще засечь трудно. На земле тебя практически не слышно. Звуколокаторными батареями ведь всю Германию не перекроешь, а если локатор звук и возьмет — черт его знает, кто там летит и зачем, по чьему приказу.
В-третьих, зенитки тебя на такой высоте тоже не берут. Практически не достают. Даже от восьмидесятивосьмимиллиметровок разрывы ниже остаются.
В-четвертых, "мессеры" на такой высоте резко теряли свои боевые качества. Моторам кислорода не хватало, падала скорость, и главное их достоинство — скороподъемность, маневренность на вертикалях — сходило на нет.
А теперь про недостатки.
Ну, то, что холодно было, коченели — кабины-то не герметичные — это ладно. Летали на высоте в кислородных масках, кое-как дышали.
Главный был недостаток — что на такой высоте резко повышался расход топлива. Воздух-то разреженный. Машину он держит хуже. Моторы ревут на полных оборотах, шаг винта минимальный — а воздушная струя-то все равно не той плотности, винтам тащить машину трудно.
Но это я ударился в технические подробности, это, наверное, вам не интересно. В общем — если лететь на такой высоте до Берлина и обратно, то на бомбовую загрузку уже никакого ресурса грузоподъемности не остается. А чего тогда лететь? Чтоб одну малокалиберную бомбу капнуть?
А нам был поставлен приказ — не менее полутонны. Это было решено наверху. Тоже, причем, не бог весть что...
Ну, Голованов собрал нас, опытных летчиков, все бывшие почтовики, к дальним трассам привыкли: давайте, говорит, советоваться, что делать будем.
Первое, конечно — облегчать машины. Снимали все, что можно. А с самолета много не снимешь.
Убрали бронезащиту... да сколько ее было.
Поставили дополнительные баки.
Разработали кратчайший маршрут. Выбрали оптимальную скорость, экономическую. Вроде — получается, достаем.
С метеорологами посоветовались, карту ветров тоже постарались учесть.
Ну, значит, наберешь высоту — и ползешь себе, только на расход горючего поглядываешь. Мотор разрегулируется, начнет пережигать бензин сверх расчетного — можешь не дотянуть домой потом.
Долетим, разгрузимся — и обратно. Эффективность таких бомбардировок была, конечно, очень низкая.
Скорее, тут политическая задача, психологическое воздействие. Во всех газетах назавтра: "Сталинские соколы обрушили бомбы на логово фашистского зверя!"
А куда мы их обрушили — черт его знает, честно говоря. Бывало, как половина топлива сожжена — ищем любой огонек внизу, разгружаемся по нему — и назад. А что делать? Иначе назад не вернешься.
Бывало, и без всякого огонька бомбы сбрасывали. Штурман на карте отметит где надо, в бортовой журнал запишет, что цель была затемнена — вот и все.
"Не следуй за большинством на зло, и не решай тяжбы, отступая по большинству от правды" (Исх. 23:2)